А Датэ, вдруг вспомнил Дан, был с тайко согласен тогда. Мало с чем еще, а вот с этим – согласен.
– Нас, – возражают над ним, – защищает божественный ветер.
– Ветру очень помогли регенты из Старых Ходзё, сумевшие опрокинуть врага с побережья. Но и это не важно…
Спор идет, спорщики привыкают к идее… Скоро она перестанет казаться им дикой, станет вопросом сроков, транспорта, снабжения.
Хонда Масанобу кашляет и напоминает про задачку ближе к дому. Шкуру неубитого… вероятно, тигра? Айдзу.
– Сдадутся, – говорят сзади. – Не самоубийцы же.
– Я бы поспорил с последним, – кривится Хонда Тадакацу. – Но с первым спорить не стану. Сдадутся, пожалеют людей.
Сдадутся – и что тогда?
Что будет с Айдзу – обговорено, и кто возьмет большую часть этой земли, известно. А вот что случится с ее нынешними владельцами, пока еще живыми?
– Вопрос, – роняют слова с края возвышения, – следует ставить иначе. Нужен ли кому-либо здесь зачем-либо мятеж в Этиго в ближайшие два года?
Совет переглядывается. Не нужен. Да и зачем?
Хонда Масанобу поворачивает голову, не двигая плечами, вылитая сова.
– Вы полагаете, господин Дата, что для восстановления спокойствия следует вернуть эти земли их привычным хозяевам?
– Я полагаю, что стоит убрать оттуда тех, кого вы там посадили, и предложить Уэсуги размен: полная покорность, заложники, переезд их князя в столицу годика на три, в обмен на жизнь и их старые земли. Да, Хори Хидэхару я бы убрал не в другое место, а на тот свет – но он не мой вассал и не передо мной отвечает, тут я могу только советовать.
– Хори был верен…
– Хори – дурак и трус, который не смотрит под ноги, когда речь идет о воинских семьях, и любит топтать, когда речь идет о крестьянах, он доведет дело до мятежа, куда бы вы его ни пересадили, но это дело ваше.
– Это дело наше, – соглашается Масанобу. – И пусть сначала изъявят покорность. Князь Уэсуги, кажется, давно не видел свою жену, а мог не увидеть вовсе. Стоит послать ее ему навстречу…
– Что за Присолнечная, – бесстрастно интересуется Хидэтада, – где в Этиго нет Уэсуги? Так?
– Неплохая. Но можно и лучше, – отзывается самый сильный и опасный из его союзников.
Потом, позже, Дан спросит: зачем вступаться за старых врагов? Зачем защищать Уэсуги? Ведь Токугава слишком хорошо помнят, кто начал войну, и без вмешательства Датэ могли бы пойти до конца и просто уничтожить клан.
Дракон посмотрит на него недоуменно, пожмет плечами.
– Вы думаете, я шутил насчет мятежа? Это теперь опять моя граница, пожар на ней мне не нужен. – И добавит: – А еще я имел глупость обещать это одному… покойнику, да. Вот спрашивается, почему я всю жизнь имею дело с мертвецами, а?
Развернется и пойдет себе, не дожидаясь ответа.
А через два дня Дана позовет к себе молодой глава рода Токугава. Пригласит во внутренние покои, предложит сесть напротив. Оба Хонды, Окубо и Красный дьявол Ии[11], останутся снаружи, во внешней приемной, на расстоянии жеста, но не голоса. Даже женщина не покажется из-за перегородки.
Сколько, сколько Дан их видел – наследников, раздавленных тяжестью наследства, отцовской тенью. Дом Ода рухнул так. И Такеда, и многие другие. Будет ли так здесь? Возможно, что и нет.
Самому Дану легче: его сыновьям нужно быть только хорошими командирами своим войскам и хорошими управляющими своим владениям. Как оно и есть.
– Господин владетель Асано, – кланяется собеседник, – я безмерно рад тому, что такой человек, как вы, называет меня своим старшим союзником. Но радость моя достигнет всех небес, если такой человек, как вы, позволит считать его моим наследственным вассалом.
Надо же.
– Я, – продолжает Хидэтада, – восстанавливаю старый административный совет, частью которого вы некогда были… и чрезвычайно хотел бы вновь видеть вас там.
Вот к чему были те слова о деньгах и власти, вот к чему… Сколько стоит независимость в стране, у которой снова есть правитель? И рискнут ли Асано желать большего? И хотят ли Асано желать большего?
Невидимый дым ест глаза.
Дан кланяется в пол и говорит все нужные слова восхищения и благодарности – а между ними спрашивает: не делалось ли такое предложение еще одному человеку?
Нет, отвечают ему. Не делалось. У того человека очень много дел – сначала в Айдзу, потом за морем… Важных и нужных для страны дел, а потом, когда придет время, с ним, наверное, случится что-нибудь подходящее.
Хидэтада что-то ловит в его лице – и улыбается, впервые за весь разговор.
– Не беспокойтесь, Нагамаса-доно. Я сказал ему это теми же словами две недели назад.
Дан не очень уверен, что понимает правильно. Он старый человек и вырос, как выяснилось, в другое время.
– Простите…
– Дядюшка пожал плечами и поведал мне, что внешняя оборона моего замка в Эдо в настоящий момент представляет собой крупноячеистое решето. Он мне льстил, – поясняет Хидэтада. – Он так с отцом разговаривал. Они очень хорошо ладили друг с другом. Надеюсь, мы будем ладить не хуже.
– Но вы не шутили, – констатирует Асано Нагамаса и добавляет после маленькой паузы: – Мой господин.
– Так и он не шутил. Вернее, в этом и заключается смысл шутки, все говорят только правду, – пожимает плечами будущий сёгун Присолнечной.
Потому что он им непременно станет. Останется ли – посмотрим. Дан знает: он сделает все от него зависящее, чтобы остался. Он в последний раз смотрит на невидимую карту и качает головой – как бы и чем бы ни закончилась игра, все-таки, все-таки ему повезло с крепостью Кимхэ.
10. Воробьи и шесть монет
1601 год, зима
Тумана над рекой давно не было, осень сменилась зимой, но они еще держались. Пока еще удавалось держаться. Сохранять позиции. Выдвинуться противник не позволял, но и сам в наступление не шел. У Мотами и Дата не хватило бы для этого войск – даже вместе. Датэ, правда, не тот, что ожидался. Будь тот – неизвестно, как повернулись бы дела. Сигезанэ достаточно сдерживать Уэсуги.
У Датэ и Уэсуги – сходные гербы, с воробьями. Оба семейства ведут свой род от Фудзивара. Малые птахи на гербах сильных и воинственных кланов. Но перепутает их лишь чужак, не знающий здешних земель. А еще радом с фамильными «воробьями» Уэсуги поднимают знамя с девизом
