Я встаю и перешагиваю через тело Моны. От ствола отделяются завитки коры, а свет от сигнальной шашки отбрасывает причудливые длинные тени, но мне удается разглядеть нацарапанные нетвердой рукой буквы. БУ. Байетт Уинзор.
– Она была здесь, – говорю я. И это лучшее чувство на свете, упоительное, сладостное облегчение. – Смотри, она была здесь, и она была жива.
Я жду, когда Риз скажет мне, что я ошибаюсь, и напомнит, как бывает обычно, но она этого не делает. Она просто опускает подбородок мне на плечо, и наши щеки соприкасаются. Кора березы гладкая, и мои пальцы оставляют на ней кровавые полосы: серебряная рука Риз проткнула кожу насквозь.
– Как думаешь, она скучает по нам? – говорю я. Я мечтаю о том дне, когда Байетт скажет, что хотела вернуться домой так же, как я хотела ее найти.
Пауза, а потом Риз отстраняется и отступает в тень. Я поворачиваюсь к ней. «Конечно, она скучает» – все, что ей нужно сказать. Но она только смотрит на меня и молчит.
Я вскидываю брови.
– Что?
В свете ракеты я вижу, как изгибаются в улыбке ее губы.
– Тебе ведь на самом деле не нужен ответ.
– Нет, подожди. – Может, я давлю на нее. Но я не могу вынести, как она смотрит на меня – так, словно знает то, чего не знаю я. – Скажи.
– Просто… думаю, мы с тобой знаем разных Байетт, – говорит Риз и засовывает руки в карманы. – Потому что я сомневаюсь, чтобы она хоть когда-нибудь по кому-то скучала.
– Мы ее лучшие подруги, Риз. – Я смаргиваю неожиданные слезы и чувствую, как они застывают на ресницах. Она ошибается. Ради чего все это, если Байетт не хочет к нам возвращаться? – Ее лучшие подруги. Неужели ты думаешь, что это для нее ничего не значит?
– Ну… – В ее голосе появляется какая-то резкость. Предупреждение. – Давай не будем притворяться. Сперва вас было двое, а уже потом появилась я, и это нормально. Потому что с людьми всегда сложно и так бывает. Но давай не будем притворяться.
Внутри меня загустевает стыд, потому что она права, и я с отвращением понимаю, что горжусь этим – горжусь тем, что стала для Байетт гораздо ближе, чем она. Но я никогда ей этого не скажу.
– Довольно эгоистично с твоей стороны, – говорю я, – дуться из-за этого, пока Байетт пропадает бог знает где и проходит через бог знает что.
– Я не дуюсь. – Она дергает плечами. – Просто это правда. Вот и все.
Мне не стоило брать ее с собой. Я должна была догадаться, что она не поймет.
– Тогда почему ты здесь? – огрызаюсь я. Остатки стен сдвигаются вокруг нас, береза угрожающе нависает над головой, инициалы Байетт поблескивают от крови. – Зачем ты вообще пошла?
Риз молчит, но я все равно слышу. Все в ней – тоска в глазах, напряженно сжатые губы – кричит:
– Из-за тебя, Гетти.
Это уж слишком. Я даже не могу сказать, что не просила об этом, потому что это неправда: я просила, я уговаривала. Я делаю это ради Байетт, а Риз делает это ради меня.
Вот дерьмо.
– Мне нужно проветриться, – говорю я.
Нетвердым шагом я выхожу из дома в маленький двор. Под ногами хрустят стебельки ракстерских ирисов, и я вспоминаю о расставленных по школе вазах с цветами, лепестки которых, осыпаясь, чернели, и о букете сухоцветов, пристроившемся на каминной полке Харкеров среди фотографий. В первый наш визит Риз рассказала, что это свадебный букет ее родителей. Даже когда мать ушла и они убрали все фотографии, букет остался.
Неужели для нее это было настолько очевидно? Что сначала были мы с Байетт, а уже потом она? Как бы отчаянно я ни желала стать ближе к Риз, это не меняло того, что каждое утро за завтраком меня ждала Байетт. Байетт подстригала мне волосы, Байетт показала, с какой стороны мне лучше делать пробор. Байетт вставила в мое тело кости.
Я опускаюсь на крыльцо, складываю онемевшие ладони у рта и пытаюсь согреть их дыханием. Байетт – вот все, что сейчас имеет значение. Только она. Скоро люди на том конце рации приедут за Моной. Там, куда они ее заберут, будет и Байетт. И я найду способ туда попасть.
Я ставлю на Кэмп-Нэш, где расквартированы флот и ЦКЗ. От мысли, что Байетт находится за пределами Ракстера, внутри что-то сжимается. Я не знаю, какая она вне острова. Максимум, что я могу припомнить, – тот день на пароме, когда я впервые ее увидела: позади нее океан, на горизонте – Ракстер, и ее волосы развеваются на ветру. Будет ли она по-прежнему моей Байетт, когда мы встретимся на материке?
Из дома доносится какой-то звук. Я вскакиваю на ноги, хватаю дробовик. Кто-то разговаривает, и это не Риз.
Я несусь в дом. Никого, кроме нас.
– Ты это слышала? – спрашивает Риз, и я киваю.
– Может, Уэлч возвращается? Или кто-то из Кэмп-Нэша?
– Голос был другой, – говорит она. – Знакомый. Я не знаю.
– Смотри. – Я указываю через провал в стене на деревья. Кто-то движется в нашу сторону. Это мужчина.
Глава 14
Я вскидываю дробовик. Лица не разглядеть – слишком темно, но в его телосложении есть что-то знакомое, и я медлю с выстрелом.
– Эй! – окликаю я.
Он не отвечает, но уже почти добрался до дома. Я рисую его в голове, пока он поднимается на крыльцо. Его силуэт за окном, искаженный толстым стеклом. Звук его голоса, приглушенный гудением газонокосилки. Наконец он ступает на порог, и уцелевшие половицы поскрипывают под его ногами. Он поднимает голову; его рубашка разорвана, а на щеке порез, но я его знаю. Даже в темноте я узнала бы его без труда.
– Папа? – выдыхает Риз.
Это мистер Харкер.
А потом его лицо освещает красный свет сигнальной шашки, и я понимаю, что это не он.
– О боже. – Голос у меня странный, приглушенный и
