Покуковала кукушечка, и – как обычно, резко – голос свой оборвала. Павел молча кивнул сотнику, и тот, приложив ладонь к губам, засвистал малиновкой, ловко так вышло, ни за что от настоящей птицы не отличишь!
Ремезов осторожно отвел от лица ветку, выглянул:
– Ну, где же, где?
– Что, не идет, что ли? – тревожно оглянулся степняк.
– Да нет… Ага! Ну, наконец-то.
Чуть выше по течению, на берегу, как раз напротив омутка, появилась хрупая девичья фигурка. Стройненькая, высокая, в длинном синем платье без рукавов, а нижняя рубаха – белая, льняная, с узорами вышитыми. Волосы темные ленточкой цветной стянуты.
Подошла дева-краса к речке, в траву, меж ромашек, уселась – разулася, поднялась, да, подняв подол – в воду.
Ремезов нервно кусал губу: ну, где же злодей, где же? А ну, как вот сейчас… стрелою…
Да нет! Не должен бы успеть, ну, никак – на то и засада.
Девушка между тем потянулась, выпустив, подол замочила… И тут вдруг послышался характерный, такой знакомый Павлу, свист. Свист выпущенной стрелы – ой, до чего же звук мерзкий!
Черт!
Боярин дернулся – как же так? Как же допустили? Как…
Хрупая фигурка, поймав грудью стрелу, упала в реку, поднимая хрустальные, радугой играющие на солнце брызги… Падала – как показалось Ремезову – долго, медленно-медленно… или это просто так растянулось время…
А за это время много чего случилось!
Миг – и Павел уже был на ногах, бросился к реке, выхватив саблю. Позади рванул сотник, закричал:
– С того берега бьет, собака!
Двое монгольских воинов тоже вскинулись, дернули луки… снова засвистели стрелы – одна, вторая, третья…
С того берега больше никто не стрелял… правда, послышалось лошадиное ржание.
– Поймаем! – повернувшись, успокоил Ирчембе.
И тут же заливисто свистнул – чего уж теперь было таиться-то?
– Никуда он от нас, друже боярин, не денется! Мои всадники его в клещи возьмут – поймают.
– Хорошо, коли так…
– Сделаем! А ты глянь, что с парнем?
Сотник тут же исчез, слышно было, как заржали невдалеке кони, и что-то закричав, монголы бросились к броду…
А Ремезов, взмутив сапогами песок, вытащил из воды тело:
– Ну, как ты, Демьян?
Одетый в женское платье парнишка открыл глаза и натянуто улыбнулся:
– Твоими молитвами, господине боярин. Я переоденусь, ладно? А то мокро все…
– Давай помогу. Садись вот тут… о-оп…
Усевшись в траву, отрок поднял руки, и Ремезов быстро стащил с него мокрое платье… и короткую – по пояс – безрукавку-кольчугу с круглым зерцалом. Стащил и присвистнул – на тощей груди Умника расплывался огромный лиловый синяк!
– Хорошее зерцало-то, – натужно улыбнулся Демьян. – Иначе б…
– Ха! – Павел участливо похлопал юношу по плечу. – А кто настоял, чтоб ты кольчужку поддел? Хоть и не должен бы злодей успеть… а вот успел-таки, пес! С того берега зашел… И как только смог-то? Там же болотина – зайти то зайдешь, да не скоро выйдешь. Ничего, сейчас словят! А ты дыши глубже, парень. Ребра-то не сломаны?
– Да вроде нет.
– Ну и славно. Вообще, хорошая из тебя вышла наживка. Издалека – ни за что от боярышни не отличишь!
Парень смущенно потупился:
– Я старался, господине боярин.
Хорошо хоть Полинка ничего не знала… хотя, верно, догадается, если уже не догадалась – умную жену обмануть трудно. Однако же уже интересно – кто же? Иван Хоргосл? Онисим Дышло? Угрев Ослоп?
Раздвинув грудью коня краснотал, на берег выехал Ирчембе-оглан, державшийся несколько напряженно… Настолько напряженно, что при взгляде на сотника Ремезов сразу понял – случилось что-то непредвиденное.
– Убили его, друже, – тихо промолвил найман. – Иди сам посмотри – кто.
– Взгляну, – Павел быстро поднялся и зашагал следом за сотником к броду, что располагался в сотне шагов выше по теченью реки.
Ярко сверкало оранжевое вечернее солнце, длинные тени деревьев тянулись через всю речку, словно гладили ее черными лапами. Рядом, на плесе, весело плескалась рыба, а чуть выше, на бережку, за кустами боярышника, лежало мертвое тело. Мосластый мужик средних лет, со спутанной бородищей. В длинной посконной рубахе, в новых лаптях. Рядом валялся лук.
– Угреев, – узнав, вымолвил Павел. – Ослоп Угреев, с выселок. Тот, что за лыком ходил.
Чуть помолчав, боярин повернулся к сотнику?
– Как же вы так, Ирчембе?
Степняк прищурился:
– Ты ж сам говорил: с этого берегу не зайти – болота.
– Да-а… выбраться отсюда не скоро.
– К тому же – это не наша стрела!
Найман протянул приятелю длинную черную стрелу:
– Сделана, правда, хорошо, но – не наша. Да, с черенком, но, смотри, как обмотана… только перья: здесь – ворон, а у всех наших – сойки. Если б не это, вполне б за нашу сошла.
– Та-ак… – сплюнув, протянул Ремезов и тут же хлопнул себя ладонью по лбу. – Черт! Забыл совсем на реке стрелу поискать. Ту, что в Демьянку…
Сотник обернулся к своим:
– Так я сейчас же велю…
– Не стоит, – устало отмахнулся боярин. – Уплыла давно та стрела, унесло теченьем.
Он снова подошел к распростертому в кустах телу, склонился, чувствуя, как дышит за спиной Ирчембе.
– В спину стреляли, – тихо сказал степняк.
Помолчал и, как Ремезов выпрямился, показал рукой:
– Думаю, во-он с той сосны. Хороший стрелок, однако.
Глава 5
Слуга двух господ
Июль – август 1243 г. Смоленск
Неширокая речка петляла меж холмами, вилась, то сужаясь меж кручами, то разливаясь на плесах, перекатывалась, шумела разноцветными брызгами на порогах, играла серебристою рыбой, сверкала отраженным солнышком, радуясь погожему летнему деньку. На левом берегу купались ребятишки, разбегались, ныряли с мостков – то-то весело, то-то шумно! Разбежаться, оттолкнуться ногами как можно сильней, пролететь в воздухе, зависнуть на миг, словно птица и – головой вниз, в омуток, прохладный, глубокий. Потом вынырнуть, отдышаться, и – айда с сотоварищами в догонялки, до тех пор, пока губы не посинеют, да не покроется гусиною кожею тело… впрочем, долго все ж не купались, потому как страда, сенокосы – каждая пара рук на счету. Прибегут, в воду запрыгнут, поплавают немножко и…
Не шибко торопясь, вывернул из-за плеса челнок, обычная лодочка-однодревка. Сидевший на корме с веслом мужик – кряжистый, с бородищей замшелой до пояса, с руками узловатыми, сильными, словно корни, бровастый, со взглядом смурным – услыхав шум, насторожился, да, завидев отроков, повернул поскорей челнок к берегу, спрятался, укрылся под ивами да ракитами, что до самой воды кудри свои зеленые свесили.
