– Я скажу тебе все, что ты хочешь спросить. Ты готов выслушать?
– Затем, собственно, и пришел, – сгорая от любопытства, боярин пожал плечами. – Вернее, ты меня привел.
– Я просто знал, что ты явишься. Использовать нищих мальчишек… ловко!
– Старец? – вскинул глаза Ремезов.
Посланец кивнул:
– Да, он тоже мной человек. Каких в городе, как ты сам убедился, много.
Ну, еще бы! Уж кому и не знать, как не Павлу, прекрасно осведомленному об истинной сущности бывшего сотника. Тайный соглядатай брата Бату, Орда-Ичена, говоря современным языком – начальник разведки и контрразведки, Ирчембе-оглан отлично говорил по-русски, знал многие диалекты германских земель и даже латынь, а также, в силу специфики профессии, имел своих людей везде – от Польши и Венгрии до нового града Сарая.
– Смоленск не платит дани, – с истинным наслаждением разглядывая налитое в бокал вино на свет, негромко произнес минган. – То подтвердил нынче Бату! Князь Всеволод рад, и все жители рады… Это действительно замечательно, не так ли?
– Так, – согласно кивнул Ремезов.
Ирчембе-оглан сузил глаза:
– Все радуются – и есть чему! У всех праздник… Но только не для тебя, боярин! – при этих словах степняк резко повысил голос, впрочем, тут же опомнился:
– И ты хорошо знаешь – почему. Ты нынче лишний, Павел! И твоя супруга, люди… они тоже лишние. Не-ет, я даже не буду тебя спрашивать, расскажу сам… одно лишь только имя… Фридрих! Фридрих Штауфен. Год назад, в Италии, ты сговаривался и с ним… не только – по нашему поручению – с папой. Старый князь приказал тебе… и он же сейчас очень сильно сожалеет о своем поступке. А поступка этого… – минган вновь наполнил бокалы. – Этого столь необдуманного поступка могло ведь и не быть. Может не быть. Да и не было никогда! Ведь есть – и было – только лишь то, о чем мы знаем. А то, о чем не знаем – того и нет.
– У-у-у, – уважительно протянул Павел. – Да ты философ, друже!
– И твоя беда в том, что ты – знаешь, – глотнув вина, продолжал Ирчембе. – А супруга твоя и доверенные люди – те просто могут знать. Понимаешь – МОГУТ! Этого вполне достаточно, чтоб избавиться ото всех, не так?!
– Как Штирлиц заговорил, – боярин невесело усмехнулся и хмыкнул. – Так, да. Но ведь и ты… ты тоже знаешь! Раз уж говоришь мне о Фридрихе.
Посланец скромно потупился и развел руки:
– Я просто догадался. Поразмыслил и… Мое знание не есть твердое знание, хоть ты и косвенно подтвердил все гнетущие меня подозрения. Однако я вовсе не тороплюсь докладывать об том хану – к чему? Ведь князь Всеволод сознал свою ошибку и предпринял необходимые меры, очень правильные и своевременные…
– Это ты про нашу смерть?
– Именно так, о друг мой Павел! Что ты смотришь в окно? Куда-то торопишься?
– Ты поможешь мне вытащить из темницы моих тиунов, Михайлу с Демьяном, – твердо промолвил молодой человек. – Полагаю, ты знаешь, где их искать и как вызволить.
– Ну, знаю, – хмыкнул минган. – Но почему ты…
– Потому что я тебе зачем-то нужен! Ведь так?
Ирчембе-оглан неожиданно рассмеялся, правда, вытянутые к вискам глаза его цвета степных трав по-прежнему смотрели холодно и жестко… Впрочем, не столь жестко, как… прагматично – так, что ли.
– Нужен, да, – тихо признался тысячник. – Верный человек, у которого нет никаких возможностей для интриг, которого ничто здесь не держит. Умный, хитрый и свободный от всех условностей. Этот человек – ты, Павел!
– Тогда освободи тиунов. И повлияй на князя.
– Тиунов освобожу, – кивнув, Ирчембе-оглан сделал долгий глоток. – А вот с князем не выйдет. Сам-то подумай, что я ему скажу? Явлюсь просить за тебя… а ты долго потом проживешь-то?
– Ты ж сказал, что я тебе нужен!
– Нужен. Но не здесь!
– Как не здесь? – молодой человек удивленно хлопнул глазами. – А где же тогда? В Орде?
– И не в Орде… не в улусе Джучи – точно, – минган улыбнулся Павлу, словно самому лучшему другу. – Есть другой улус – Западный. Ты станешь моим вассалом… там!
– Западный улус, – тихо пробормотал Ремезов. – А где это? Я никогда не слышал о нем.
– Тебе и не надо слышать. Увидишь все сам.
– Но… моя вотчина.
– Увы, мой друг, она уже не твоя.
– Телятников? Или… братья?
– И тот, и эти… – тысячник снова хохотнул. – Были бы земли, а кому их отдать – сыщется всегда.
Они выехали через три дня с большим монгольским отрядом во главе с Ирчембе. Ремезов с супругой, верные дружинники, да Демьянко Умник, освобожденный тиун Михайло просто сбежал, видать, не захотел никуда переезжать. Как и многие. Да Павел и не принуждал никого, и в вотчину не ездил – опасно: вдруг да проговорится кто? Взял лишь прибежавшего Провора, да тех, кто был при нем: Окулку-ката, Митоху – «перекати-поле», верного оруженосца Неждана, Микифора, недавно потерявшего молодую жену и ребенка – все болезни, мор. Обычная вирусная инфекция и… Не спасли.
Бросить вотчину, весь уже налаженный быт, конечно же, было тяжело всем, однако другого пути не имелось. Впрочем, покровительство молодого ордынского вельможи тоже чего-то да стоило! Получит феод из новых земель – так это называлось. Просто сменить сюзерена, смоленского князя на ордынского тысячника – обычное дело в те времена. Еще не известно, у кого власти и влияния больше! Интересно, Ирчембе-оглан, по европейской системе – барон или граф, герцог? Да, пожалуй что, последнее – Западный улус, это уж никак не меньше герцогства или графства. Значит он, Павел Ремезов, получается – барон, так и выходит.
Жалко было расставаться со многими – с тем же Даргомыслом, с Нежилой и прочими, кои не просто являлись людьми от заболотского боярина зависимыми, но – друзьями, а расставаться с друзьями всегда тяжело.
Павел все же послал в Заболотье Неждана, с ним явился Провор и еще дюжина парней-дружинников, обученных оружному бою и не захотевших покидать своего господина. От другого-то чего ждать? Неизвестно, вот то-то, а у боярина Павла всегда можно было рассчитывать на поддержку.
Стегнув коня, Павел нагнал сани с Полинкою и Демьянкой – юного тиуна уже успели подвергнуть пытке, приходилось отлеживаться в дороге. Демьянке по прозвищу Умник уже исполнилось шестнадцать лет, правда, выглядел он моложе. Худенький, с копной светлых волос и большими карими глазами, юноша чем-то напоминал монаха пустынника, скромного и всегда немного грустного – в последнее-то время особенно веселиться
