Ну, что ж – Маша так Маша. Ремезов сразу и согласился, правда, согласия его купец особо не спрашивал. В конце концов, и впрямь – девчонка она умная, а помочь хозяину разобраться с убийцами – дело неплохое, может, Маше с него еще что-нибудь и выгорит.
– Ты, главное, не тушуйся, – уже на следующий день инструктировал молодой человек. – И веди себя, как всегда. Салтана ведь часто видишь?
– Постоянно возле нас проезжает. Как и все.
– Вот и заговори с подружками, когда он рядом проезжать будет. Улучи момент. Главное, чтоб гонец понял, что ты – из Шехра!
– Да нехитрое дело. Слажу!
На дневку караванщики остановились у неширокой реки, многие тут же принялись поить и купать коней, мыться. Павел тоже нырнул пару раз, да, быстро одевшись, зашагал к невольникам, еще издали помахав рукой «борцам»:
– Эй, парни, давайте на реку. А уж рабов я пока посторожу.
– Вах! – надсмотрщики обрадованно переглянулись. – Эх, Аким, ты настоящий друг! Так мы побежали?
– Давайте, давайте, мчитесь. Только смотрите, недолго там.
– Да мы быстро.
Миг – и парней уже след простыл, еще бы! После утомительного и знойного перехода, словно в сказке – камыши, зеленая травка, река: купайся, смывай пот, пей сколько влезет.
Ремезов расслабленно привалился спиной к высокому колесу арбы, налетевший откуда-то ветерок шевелил мокрые волосы, навевая воспоминания о пионерском детстве – красные галстуки, лагеря, турслеты…
– Эй, эй, до-олюшка, долюшка моя-а-а! – нежным, чуть ломким голосом внезапно запел кто-то…
Павел распахнул глаза: Маша! Ну, кому же еще-то? Вон и Салтан тут – рядом, коня расседлывает, небось, с хозяйского соизволения, тоже к речке собрался. А Маша-то, Маша – хитра!
– Ох, Машенька, – откликнулся кто-то из невольниц. – А у нас, на Рязанщине, не так эту песню поют.
– И у нас, в Менске, не так.
– А у нас – так! – Маша задорно повысила голос.
– Да где у вас-то?
– В Тивере! Это недалеко от татарского Новгорода – от Шехр-аль-Джедида.
Оп-па! Чуть приоткрыв глаза, Ремезов почувствовал, как гонец навострил уши. Нет, право же, действительно – навострил, прислушался. Подпругу-то он уже рассупонил, теперь снимай себе седло – чего стоять-то? Ан нет, стоит, ждет чего-то… слушает. Ага! Оглянулся. На Машу посмотрел. И, сняв, наконец, седло, неожиданно подошел к Павлу.
– Здрав будь, Аким.
– И тебе того же. Добрая водица в реке, прохладная.
– Сейчас испробую, – бледное и всегда серьезное лицо парня внезапно озарилось улыбкой. – А невольников хозяин купать будет? Я б на его месте выкупал, коль уж есть такая возможность, а то запаршивели все, заросли грязью. Слышь, Аким – ты б прогулялся до хозяйского шатра, когда парни твои придут, сказал бы. Купец тебя послушает.
– А и прогуляюсь, – не стал возражать молодой человек. – Охотно. Ты прав, Салтан, рабов выкупать, конечно же, надо, а то смердят, дышать рядом тошно.
– Вот-вот, и я про то говорю.
Живой товар купали под пристальным присмотром надсмотрщиков и стражи, не то чтоб опасались, что кто-то сбежит – куда бежать-то? Так следили, для порядку, на всякий случай. Мало ли, уплывет да утонет кто – хозяйскому кошелю потеря. Все наблюдали охотно, еще бы – за голыми-то девами, а те поначалу стеснялись, а потом, глядя на обнажившуюся красавицу Машу, тоже поскидывали свои лохмотья. И правда, чего рабыням стесняться-то? Еще невольничий торг впереди предстоял, да у многих – почти у всех – и был уже все в том же Шехре, когда продавец выставлял их – товар! – голыми, – а покупатели тщательно осматривали, в зубы смотрели, да в срамные места, щупали, словно скот, трогали.
А тут-то никто в зубы не смотрит! Река, прохлада, господи… да что же стоять-то, жеманиться? Тем более сам хозяин приказал – купаться, так что попробуй, ослушайся, вмиг кнута отведаешь.
Вот и бросились в воду. Вслед за первой – Машей – сначала одна женщина разделась да поплыла, за нею все остальные. Яцек да малые отроки – те, понятно, давно уже были в воде.
Ремезов прищурил глаза… Ага! Вот и Салтан. На бережку, рабынь дожидается… Нет, в воду вошел, поболтал со стражниками, с надсмотрщиками перекинулся парой слов… нырнул, прям как был – в штанах, в рубахе… Вынырнул, рубаху стирать принялся… потом протянул ее Маше – выстирай, мол, да опосля принеси. Ох, и хитрый! А с виду – бледная немочь.
Маша явилась к Павлу вечером, уже после переправы, когда караванщики, раскинув на берегу шатры, уже запалили костры, и десятки сиреневых полупрозрачных дымов потянулись в голубое, быстро темнеющее небо. Золотисто-багряный закат выцветил яркими красками реку, словно в картинах Матисса или Вламинка, у самого горизонта медленно таяли мелкие вытянутые облачка, а над рекой вставала призрачная вечерняя дымка.
Сейчас бы на рыбалку. Закинуть удочку, посидеть, вытащить какую-нибудь плотву или щучку – многие, караванщики, кстати, сейчас именно этим и занимались. И Павел хотел было… но вот пришла Маша.
Как обычно, девушку привел надсмотрщик, на этот раз – Кармаль, долго болтавший с Павлом о водяных, джиннах, ифритах, русалках и прочем глупом вздоре. Так и проболтали до темноты, чего ж?
– Я бы усилил ночью охрану, – уходя, внезапно обернулся Кармаль.
Павел вскинул глаза:
– С чего бы?
– А ты, друже Аким, в реке ничего странного не замечал?
– Нет, – честно признался Ремезов. – Да я за рекой и не следил вовсе.
– И другие не следили, – тряхнув белокурой шевелюрою, усмехнулся «борец». – Все смотрели на девок, рабынь. А я потом вон что нашел!
Кармаль вытащил из-за пояса щепку:
– Вот, прихватил, тебе показать, потому что ты умный, и хозяину все, как надо, скажешь. А другие насмехаться начнут, скажут, дескать, Кармаль зазря труса празднует!
– Похоже на обломок весла, – покрутив щепку, негромко промолвил Ремезов.
– Оно и есть! – парень просиял ликом. – И ведь свежий разлом-то! Вот и ты догадался, я же говорю – умный. Весло – это лодка, ладья, а ладья – это бродники! Караван у нас, конечно, большой, в открытую не нападут, но ночью пощипать могут.
– Благодарю за службу, славный дружище Кармаль! – подтянувшись, истинно по-генеральски выкрикнул Павел. – Родина… в смысле – хозяин – нас с тобой не забудет. Сегодня же обо всем ему доложу, ступай себе спокойно, обломок только оставь.
– Да он-то мне, друже, не нужен.
Надсмотрщик ушел, и Маша, забравшись в шатерик, прильнула к Ремезову:
– Аки-и-им! Как я по тебе соскучилась!
Сглотнув слюну, Павел погладил девушку по спине. Сейчас ему почему-то вспомнился «Маленький принц» Экзюпери, наверное, потому что – «мы в ответе за тех, кого приручили». Вот как он – Машу. И что теперь с этой девчонкой делать-то?
