В обычное время наличие гигантского бронзового дракона, даже работающего на мощности в семьдесят пять процентов, меня бы весьма приободрило, но расклады вроде «двадцать на одного» мне совсем не нравились. Кровожадные крики зрителей на арене до сих пор звучали у меня в ушах.
– Калипсо, – сказал я, – а что с твоей магической силой? Удалось ее вернуть?
Отчаяние, написанное на ее лице, было мне знакомо. Я выглядел так же, когда вспоминал обо всех чудесных божественных вещах, которые были мне теперь недоступны.
– Всего пара проблесков, – ответила она. – Утром я передвинула по столу кофейную чашку.
– Да, – кивнул Лео, – но это было потрясно!
Калипсо отвесила ему шлепок.
– Джозефина говорит, что со временем они вернутся. Если, конечно… – она запнулась. – Если мы переживем завтрашний день.
Мне показалось, что она не это хотела сказать. Лео и Эмми заговорщически переглянулись. Я не стал задавать лишних вопросов. Сейчас единственный заговор, в котором я хотел бы поучаствовать, – это хитрый план, как мне незаметно пробраться на Олимп и вернуть себе божественный статус до завтрака грядущего дня.
– Мы справимся, – решил я.
Мэг, чавкая, покончила со своей порцией овощей и в очередной раз продемонстрировала безупречные манеры, рыгнув и вытерев рот рукой.
– Только не мы с тобой, Лестер. Нас здесь не будет.
Мой желудок начал готовить собственный салат.
– Но…
– Пророчество, глупый. На рассвете, помнишь?
– Да, но если на Станцию нападут… разве мы не должны помочь?
Странно было слышать такое от меня. Когда я был богом, я с радостью предоставлял смертным героям возможность самим разбираться с проблемами. Я бы приготовил попкорн и наблюдал за побоищем издалека – с Олимпа или потом посмотрел бы нарезку в новостях. Но теперь, когда я был Лестером, я чувствовал, что должен защищать их всех: старую добрую Эмми, грубиянку Джозефину и не такую уж и малютку Джорджину, не важно, дочь она мне или нет. Талию, Охотниц, сира Джейми Прекрасной Набедренной Повязки, гордых грифонов-родителей наверху, прекрасную слониху внизу, даже мерзкого Литиерса… Мне хотелось всем им помочь.
Вам может показаться странным, что я сам не заметил, насколько это не стыкуется с моим заданием отправиться на рассвете в пещеру Трофония, исключающим для меня возможность остаться на Станции. В свою защиту могу сказать, что боги могут разделять свою сущность на множество воплощений. Так что планирование не самая сильная наша черта.
– Мэг права, – сказала Эмми. – Трофоний тебя призвал. Возможно, только если ты получишь пророчество, пророчество императора не сбудется.
Я был богом пророчеств, и даже я уже начинал их ненавидеть. Взглянув на дух Агамеда, который болтался у лестницы, ведущей к грифонам, я вспомнил его последнее послание: «Мы не можем остаться». Кого он имел в виду – защитников Станции? Или меня с Мэг? Или вообще кого-то другого? От досады мне захотелось отобрать у него магический шар и запустить им в его отсутствующую голову.
– Выше нос! – подбодрила меня Талия. – Если Коммод приведет сюда все свои силы, то, вероятно, возле оракула останется какой-нибудь небольшой отряд. Это лучшая возможность пробраться внутрь.
– Точно, – согласился Лео. – К тому же вдруг ты быстро со всем разберешься и успеешь к нашей битве! Или, может, мы все умрем, и тогда уже не о чем будет беспокоиться.
– Мне стало намного легче, – проворчал я. – Действительно, какие трудности могут быть у команды, в которой только я да Мэг?
– Ага, – кивнула Мэг.
В ее голосе не было ни капли тревоги. По мне, так это все от недостатка воображения. Я мог себе нарисовать всевозможные ужасы, которые ожидают двоих, спускающихся в опасную пещеру жуткого злого духа. Я бы лучше сразился с кучей блеммий на бульдозерах. Или даже почистил еще моркови.
Когда я мыл посуду, Эмми схватила меня за руку:
– Скажи мне только одно: это твоя месть?
Я в недоумении уставился на нее:
– Моя… какая еще месть?!
– Джорджина, – прошептала она. – Месть мне за… ну, за то, что отказалась от твоего дара бессмертия. Ты ее… – Она сжала губы, как будто не хотела, чтобы они произнесли еще хоть одно слово.
До этого момента я не знал, что мне может стать еще хуже. Это самое ужасное в душах смертных. Тяжесть, которую они способны вместить, поистине бесконечна.
– Милая Эмми, – ответил я. – Я бы никогда так не поступил. Даже в худшие дни, когда я истреблял чумными стрелами целые народы или выбирал песни для сборников «Кидз Боп»[37], я бы ни за что не стал мстить таким образом. Клянусь тебе, я понятия не имел, что ты здесь, что ты ушла из Охотниц, что Джорджина вообще существует и что… Я вообще ни о чем понятия не имел. И мне очень жаль.
Я с облегчением заметил, что на ее лице промелькнула слабая улыбка:
– В это я хотя бы могу поверить.
– В то, что мне жаль?
– Нет, – сказала она. – В то, что ты ни о чем не имел понятия.
– А… Ну так что, мир?
Она немного помолчала:
– Пока да. Но когда Джорджине станет лучше… нас ждет разговор.
Я кивнул, подумав, что мой список неприятных дел и так уже переполнен.
– Ну что ж, – вздохнул я. – Думаю, мне нужно немного отдохнуть и, может быть, сочинить новое предсмертное хайку.
30
Лестер, врежь себе
Или хоть одну ночь
Не будь дураком
Хайку у меня не получалось.
Я застрял после первой же строчки «Не хочу умереть» – и не смог ничего написать дальше. Ненавижу придумывать что-то, когда основная мысль и так понятна.
Охотницы Артемиды устроились на ночлег наверху рядом с грифонами, установив растяжки и сигнализацию с датчиками движения. Они всегда так делали, когда я останавливался в их лагере – какая глупость. Да, будучи богом, я бесстыдно флиртовал с ними, но никогда не посягал на большее. А в теле Лестера… У меня не было никакого желания умирать с тысячью серебряных стрел в груди. Уж на мой инстинкт самосохранения Охотницы могли бы и положиться.
Талия, Эмми и Джозефина уже давно сидели за столом на кухне и о чем-то шептались. Я надеялся, что они обсуждают очередные секреты Охотниц: какое-нибудь смертельное оружие, которое можно использовать против армии Коммода. Скажем, лунные баллистические ракеты. Или лунный напалм.
Мэг не стала искать себе комнату. Она плюхнулась на ближайший диван и захрапела.
Я мялся неподалеку, не решаясь пойти в нашу общую с Лео Вальдесом комнату, и через гигантское окно-розетку над мастерской Джозефины смотрел на взошедшую луну.
Вдруг у меня за спиной кто-то спросил:
– Не спится?
Хорошо, что я больше не бог солнца. Если бы кто-нибудь так меня напугал, пока я правил колесницей, я бы взмыл в небо с
