С усмешкой отвечал Гвидион сестре, не давая бежать:
– Что с того, что родил он трех могучих оборотней! Тебе ли не знать, как превращал нас обоих Мат, сын Матонви, в зверей. По весне жажда плоти гонит зверя, по весне самец покрывает самку. Молчит сердце и спит душа в том, кто обращен в зверя. Разве мог я любить брата нашего Гилфайтви? Тебе одной принадлежу я.
Ласточкой, быстрой, как ветер, оборотилась Арианрод, спасаясь от любви брата. Ястребом, могучим, как ураган, настиг ее Гвидион, не давая бежать.
Лаской, проворной, как вода, оборотилась Арианрод, спасаясь от любви брата. Горностаем, юрким, как ртуть, настиг ее Гвидион, не давая бежать.
Оленихой, белой, как первый снег, оборотилась Арианрод, спасаясь от любви брата. Волком, седым, как метель, настиг ее Гвидион, не давая бежать.
– Не от меня хочешь спастись ты, сестра моя, – от себя! Только никогда не убежать тебе от своей любви! Не лги себе: сладко тебе прикосновение крыльев моих, и когтей, и зубов. Ждешь ты меня и жаждешь. Так будь же моей!
Светлой зарею обернулась Арианрод. Темными тучами стал Гвидион, настигнув ее.
Человеческий облик приняла Арианрод. Ночным ветром стал Гвидион, лаская грудь ее, бедра, лоно…
– Отчего страшишься ты любви моей, сестра? – спрашивал он, тише вздоха шепча ей. – Отчего страшишься ты быть счастливой с тем, кто любит тебя лишь одну?
Не могла противиться его ласкам Арианрод, но меж стонами любви выдохнула:
– Никогда не родится твой сын, Гвидион!..
Слушая песню Рифмача, две ели подошли поближе. Раньше Эссилт испугалась бы этого, но сейчас даже не удивилась. Ну, ели. Ну, ходят. Обычное дело в Муррее.
Ель-мужчина был массивнее и кряжистее, его кора – грубее, а хвоя – темнее. Ель-леди оказалась стройной, ее хвоя ниспадала точь-в-точь как распущенные волосы, каждая прядь которых была затейливо украшена. Приглядевшись, Эссилт поняла, что это зеленеют молодые побеги, – словно искрящиеся подвески на концах волос.
– А дальше? – спросила Эссилт. – Что было дальше?
Рифмач покачал головой: эта песнь кончилась, а новую он мог начать лишь завтра.
Он поклонился королеве и ушел в лес. Туда, где ждала его Рианнон.
А вот и «завтра». Из лесу выходит Рифмач, неся за плечом арфу.
– Ты расскажешь мне о Гвидионе и Арианрод? – спрашивает Эссилт.
Рифмач ответил жестом, которого она не поняла, снял арфу и начал петь.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯДважды лишил Гвидион силы дядю своего, короля Мата. Отныне быть Мату лишь беспомощным стариком. Власть над Гвинеддом ныне у Гвидиона.
Двух невыношенных сыновей родила Арианрод. В море, в темные бездны скользнул один. Ввысь соколом взлетел другой.
Не желает мать признать детей своих. Ненавидит Арианрод брата своего Гвидиона, стократ ненавистнее он ей как отец сыновей ее.
Славно плавать в море Дилану, Сыну Волны. Незачем диву морскому знать имена отца и матери.
Тяжко летать оборотню в небесах. Тесен простор неба для человека, имени человеческого лишенного.
Исхитрился Гвидион: заставил Арианрод увидеть птицу-оборотня. «Светлый!» – воскликнула та, и стало имя ему Ллеу.
Впервые за долгие века был смех Гвидиона не злобным, но радостным:
– Ты дала имя сыну своему, Арианрод!
Гневом отвечала та:
– Ни от кого, кроме меня, не принять ему оружия! А я никогда не дам его сыну Гвидиона!
Смеялся брат и муж ее:
– Пугала ты меня: не родятся сыновья наши. Пугала ты меня: не дашь ты имя. Так испугайся ныне сама: несметное войско осаждает твою крепость!
…И поспешила Арианрод дать оружие бойцам.
Так принял Ллеу Лау Гифс меч и доспех от матери. А морок, насланный Гвидионом, рассеялся, и поняла Арианрод, что снова обманул ее брат и муж.
Эссилт проснулась рано и привычно взялась за шитье, еще прежде, чем истома сна оставила ее. Ведь для вышивки не нужны ясный разум и бодрое тело.
День обещал быть солнечным, теплым, малыши-фэйри порхали над цветами, устраивали в воздухе то ли шумные танцы, то ли сложные игры; несколько, усевшись на широких листьях, играли на флейтах.
Королеве было радостно от этой возни, и она подумывала, а не вышить ли ей на ковре и хоровод крылатых шалунов.
Вдруг фэйри как ветром сдуло.
Рифмач? Нет, с чего бы им бояться его? Да и не приходит певец так рано.
Эссилт огляделась, ища угрозу, – и невольно почтительно поднялась.
На краю поляны стоял Араун.
Он кивнул ей – милостиво? приветливо? – и не спеша подошел. Травы клонились перед ним, деревья зашумели как-то иначе, слаженнее, словно приветствуя Хозяина.
– Сядь, маленькая Эссилт, – улыбнулся он. – Я не хочу мешать твоей работе.
– Ш-што тебе угодно, Владыка? – она робела перед Королем.
Он рассмеялся – негромко, не разжимая губ:
– Вообрази самое невероятное: Араун пришел просто поболтать. Ответить на вопросы, которых у тебя слишком много, а?
Он чуть наклонил голову, и Эссилт вздрогнула от движения его огромных рогов.
– Ты боишься? – приподнял бровь Король.
– Н-нет… просто… твои рога – они шире, чем у лося, и больше, чем у оленя…
– Это наследство от моего отца.
– Отца?
– Когда он пришел сюда, иных оленей и не было. Рога нынешних сохатых тогда сгодились бы лишь молодняку.
– У тебя был отец?
– А что тебя так удивляет?
– Я думала: ты вечен…
Он снова рассмеялся сомкнутыми губами, закидывая рогатую голову назад.
– Ты удивишься еще больше: моя мать была из людей.
– Как?!
– Что ж, слушай.
Кромка бытия: Араун
Вы, люди, тогда не умели отмерять время, и я не знаю, как давно это было.
Тогда не было этого острова… то есть земля была – но частью огромной суши. Вода не отделяла ее от бескрайних земель, тех, что сейчас за проливом.
Земли были едины… ни Прайдена, ни Эрина. Ни Аннуина.
Единая твердь – и более того: единый мир. Не было границы между нашим миром и миром людей. Они переплетались, как нити в полотне. Люди видели нас так ясно, как ты сейчас видишь меня, а мы… то есть те Древние, кто был тогда, приходили к ним так легко, как я пришел к тебе. В их мир, в мир людей.
Впрочем, границ тогда не было.
И меня тогда не было.
Тогда здесь властвовал мой отец. На всей огромной земле. Его называют Рогатым Королем… мои рога – жалкие отростки перед его короной. Он прискакал сюда по суше – и избрал одну из мудрых человеческих женщин. Да, я забыл тебе рассказать: в Прайден пришли люди. Они бежали… я не знаю, от кого. Их потомков вы называете круитни. Круитни сохранили многое из той, древней, мудрости.
Такой была и моя мать. Я ее почти не помню. Низкорослая смуглая женщина, красиво разрисованная вайдой.
Я родился с рогами. Меня вырастили в святилище, а потом… Потом сменилось время.
Как младенцу перерезают пуповину, так перервалась суша, связывавшая Прайден с большой землей. Мой отец – там, за водами. Нам никогда не встретиться.
И так же прервалась связь между миром людей и Аннуином. Именно тогда Аннуин и возник.
Когда большинство людей перестало видеть нас.
Что еще, маленькая Эссилт?
Риэнис? Седой? Нет, они старше меня.
