Бред! Это просто ревность. Эссилт сейчас с дядей. Нетрудно догадаться, чем они заняты в ночь Бельтана.
Поневоле начнешь выдумывать себе страстных морских дев.
В волнах «саксонской бухты» ундина плеснула с досады по воде и ушла на глубину.
Человек бы сказал: «Сорвалось».
И у морских бывает так, что клюнувшая было добыча – срывается.
* * *…Осенние шторма были подлинным праздником для отряда Друста. Приплывут саксы когда-нибудь или нет – но сейчас они не приплывут совершенно точно. А это значит, что больше не придется давиться надоевшей рыбой, – воинов ждет охота.
Друст лично отобрал половину отряда. Во-первых, те, кто больше других заслужил право отдохнуть от моря, которое все как один уже давно ненавидели. Во-вторых, лучшие копейщики: охота – это, конечно, праздник, но смертельный риск при схватке с кабаном остается смертельным риском. И в-третьих, двое-трое самых крикливых: если не оставить их здесь – они своим возмущением сведут с ума всех.
Сам Друст не поехал. Хотя хотелось. Безумно хотелось. Пр-роклятье, он Эссилт не вожделел так, как эту охоту! Гнать зверя по лесу… настоящего зверя по настоящему лесу, рисковать взаправду, а не выдумывать, как нападут несуществующие саксы… это было подлинное счастье, и оно было дороже всех женщин мира!
Но сын Ирба понимал яснее ясного: его отряд будет готов биться против саксов ровно до тех пор, пока сам Друст будет показывать, что угроза высадки желтоволосых варваров существует. Ежедневно и всерьез. Стоит ему хоть на день перестать вести себя как командиру заставы, на которую нападут вот-вот, – и всё. Конец. Отряд просто перестанет слушаться его – и потом быстро, слишком быстро сойдет с ума от безделья.
«Как ты жесток, Марх! Отправил бы меня сюда одного…»
Половина отряда, отправленная на охоту, вернулась нескоро. Миновал Самайн и даже (вот диво-то!) выпал снег. К утру он растаял, но неважно. Это уже была зима.
Друст делил мясо столь тщательно, как не стал бы делить серебро. Доля охотников. Доля тех, кто остался в «саксонской бухте». Доля рыбаков, кормивших их с весны. Доля кузнеца – пусть малое, но возмещение за то железо, из которого они станут ковать наконечники стрел. Доля командира… Друст усмехнулся: он заранее решил, как поступит с ней.
– Вы – лучшая из дружин! И на свою долю я устрою пир! Ешьте досыта и не думайте ни о чем!
* * *Настала зима. Гадкая морось стучала по крыше дружинного дома. Датар на сколько-то дней исчезал… никто особо не спрашивал, куда. Всё и так ясно. Когда он заявил, что женится и что всю дружину ждут на свадьбе, никто не удивился. Друст разрешил Датару взять два кабаньих окорока из кладовой – к собственному удивлению, сын Ирба теперь мерил всё на стоимость мяса, муки, ячменя, железа…
Справили свадьбу. Тихонькая рыбачка с невзрачным лицом никак не могла пережить удивления от того, что ее муж – дружинник и что на свадьбе у них сам наследник Корнуолла.
Датар был счастлив, обнимал свою изрядно располневшую жену и всё приговаривал: «Теперь я никуда с этих берегов не уйду!»
Друст махнул рукой и дал ему пару зимних месяцев на то, чтобы пожить семейной жизнью.
Кромка берега: Друст
Тоска…
Зимние ветра, непогода.
Еле дождались дня без дождя, чтобы соорудить на наших «дозорных башнях» навесы. Все работали так споро, как никакой приказ не заставит.
Наш враг – не саксы. Наш враг – безделье. И на этого врага мои люди ополчились так, что… Что мне осталось лишь стоять в стороне и указывать, как лучше класть кровлю.
И вот теперь я отправляю очередных дозорных на вполне удобные наблюдательные посты. По двое. Пускай болтают, глядя на штормовое море.
Всё равно больше делать нечего.
А я буду ковать. Ибо в девять искусств, приличных каждому знатному человеку, кузнечное мастерство тоже входит.
Если… то есть «когда» – приплывут саксы, нам понадобится много, очень много стрел.
Сотни наконечников. На это моего кузнечного умения как раз хватит.
Друст устроил свою кузню прямо в дружинном доме. Так удобнее – всегда найдется кому раскачать ему мехи. Но это хорошо и другим: его воины, прежде никогда не державшие в руках молота, займутся ковкой… а даже если и не ковкой – так древками, оперением.
Ведь если саксов всё-таки угораздит приплыть сюда – защитникам понадобится не сотня и не две стрел.
И эти стрелы не появятся сами собой.
В общем, все вполне добровольно занялись стрелами.
А устав бить молотом, Друст принимался рассказывать.
Кромка берега: Друст
Я бы и спел – но без арфы-то как?!
Когда-то я пел для Хен Вен – и она похрюкивала в ритм, если мне удавалось поймать верную мелодию и слова.
Я пел для Марха. Пел для властителей Каэр Лундейна. Пел для Гвидиона… до сих пор мороз по коже, как вспомню.
Под моими пальцами арфа была живой – нет, больше: она откликалась моим мыслям и чувствам, она была податливее, чем Эссилт даже в лучшие наши ночи.
И – петь без арфы?!
Это противоестественно.
Это всё равно что утолять свою страсть с мужчиной, раз нет рядом женщин. Гадость и мерзость.
Ночью, когда большинство дружинников уже засыпало, Друст вышел из дома.
Можно было спокойно лечь спать, завернувшись в теплый плащ, привезенный еще из Тинтагела, но… что-то погнало сына Ирба в холод и тьму. Что – он и сам не понимал.
Было тихо, что удивительно. Даже какие-то звездочки проглядывали.
Друст постоял, прислушиваясь: где тот-та-то, что заставило его выйти в ночь. Похоже, оно было на левой «дозорной башне». Он пошел туда.
Сын Ирба еще не дошел до утеса – а из темноты навстречу ему выступил светлый силуэт. На глазах призрак обретал плоть… это женщина… немолодая, полная, но сохранившая красоту фигуры. Уже не призрак. Уже реальная. Он ее никогда не видел, но…
– Здравствуй, Друст, – сказала она.
– Т-ты меня знаешь? – удивился тот.
– Да и ты – меня, – улыбнулась толстуха. – Столько лет мы прожили в одном доме.
– Хен Вен?! Ты? Но вы же с Коллом ушли…
– Да, мы ушли, – кивает Священная Свинья. – Но ты так страдаешь, что у тебя нет арфы. Это слышно на все миры. И – вот.
Только что в руках у этой полнотелой красавицы не было ничего. Но сейчас она держит арфу. Арфу, которую Друст узнает из тысячи.
– Спасибо, Хен! Я твой должник.
– Просто пой, маленький свинопас. Просто пой.
За стенами дружинного дома ревела зимняя непогодь, но торфа хватало на несколько больших очагов.
Друст, счастливый, как новобрачный на свадьбе, был готов играть на своей арфе дни и ночи напролет. Да и не слишком отличались друг от друга дни и ночи в этой серой мути.
Сейчас он снова был и в маленькой хижине Колла, и впервые
