Решительно выдвинул руку:
– Нет, Маргарита Ивановна. Я привык сам. У меня свои методы. Пожалуйста, ничего не нужно.
Началась перепалка. В конце концов, простуженный согласился на аспирин и капли в нос. И то – если потечёт. И то, если температура поднимется ещё выше. А так – пусть организм сам борется.
Кузичкина решила отступить, выждать. Через час-другой не то запоёт. Когда начнёт кашлять и чихать. И температура наверняка подскочит. А сейчас нужно его как следует покормить. И только калорийным, жирным. Как раз свиные котлеты принесла и большой кусок торта. Однако и тут не дал развернуться, оттеснил от плиты. У него, видите ли, всё приготовлено и уже разогрето. Доверил только накладывать в тарелки и подавать на стол. Ладно, хотя бы это отвоевала.
– Как вы прекрасно готовите, Евгений Семёнович, – подпускала леща за столом.
Однако сегодня Табака почему-то трудно было купить лестью:
– Да обыкновенно. Что особенного в картошке с мясом, любой приготовит.
– Не скажите, Евгений Семёнович. Многие мужчины не умеют даже картофелину ножом очистить.
– Я жил один, – сказал Табашников. – Не мудрено научиться.
Разговор пошёл опять как-то не так, не в ту сторону. Кузичкиной хотелось выведать, о чём вспоминал мужчинка на берегу моря. Хотелось расшифровать его короткую обмолвку, которая вылетела у него – «многое мне там вспомнилось». Зашла со стороны:
– А как вы оказались на берегу, Евгений Семёнович? Свидание кому-то там назначили?
И опять не тот тон. Игривенький, пошлый.
Табашников наморщился:
– Просто у воды, у моря лучше думается. Многое видится за горизонтом. И хорошее, и плохое. Какое свидание? Нужно было просто побыть с самим с собой. Вне дома. Советую ходить иногда к морю. Одному. Одной.
Кузичкина слушала разговорившегося молчуна, опустив голову. Чувствовала себя виноватой. Смутно ощущала, что есть у мужиков уголки в душе, в которые лучше не лезть.
После ужина хотел пойти покурить. Во двор.
– Вы с ума сошли! – сделали страшные глаза.
Пришлось сглотнуть слюну и смириться.
Смотрели телевизор. Посуда была брошена горой в раковине. Забыта кое-кем. Табашников не решался к ней двинуться. Терпел. Как будто не видел. Однако и другая забота уже висела рядом. Вроде катаракты. Как быть с Кузичкиной? На улице давно темно, девять часов. А она никуда не торопится. Конечно, помогла. Конечно, спасибо. Но нужно же и меру знать.
– Смотрите, смотрите, Евгений Семёнович! – затыкала пальчиком. –Моя любимая артистка. Гандболдина! Она ужасно смешная в этом сериале.
Артистка Гандболдина ещё и рта не успела открыть, а Маргарита Ивановна уже смеялась. Как бы авансом артистке. Поворачивалась к Табашникову.
Табак не смеялся. По-прежнему был озабочен. Грязной посудой, брошенной в мойке, и Кузичкиной.
А, где наша не пропадала!
– Маргарита Ивановна, оставайтесь ночевать! Куда вы сейчас пойдёте? В такую темень?
– Вы думаете? – Кузичкина разом забыла Гандболдину. Лицо уже выражало глубокое раздумье. Женщина колеблется. Взвешивает все за и против. Ведь это так серьёзно. Остаться ночевать у мужчины. К тому же неженатого.
– …В комнате диван. Я в спальне. Закрою даже дверь. Оставайтесь. А?
Женщина изо всех сил тянула паузу. Она по-прежнему в раздумье. Хотя в душе уже давно обрадовалась.
– Пожалуй, – сказала наконец. – Вам нельзя на улицу. Не сможете проводить.
– Ну вот и отлично.
Теперь сам больной принялся хлопотать. Доставал из кладовки чистые простыни, теплое одеяло, пододеяльник, большую подушку, наволочку. Ловко управлялся с постелью. Мгновенно на подушку надел наволочку. Две простыни фуганул по дивану.
Кузичкина стояла без дела. Как бы училась.
– Ну-ка держите за концы.
Маргарита ухватилась за пододеяльник. За два конца. Вдвоём начали встряхивать одеяло в пододеяльнике. Расправлять. Прямо муж и жена. Вместе любовно готовят брачное ложе. Застелили.
– Вот. Порядок. – Муж взбодрил ещё и подушку.
Смотрели на подготовленную постель. Теперь – как два случайных человека. Столкнувшихся у дивана. Мужчина и женщина. Испытывали неудобство. Получалось, что хозяин хочет гостью уторкать спать. Раньше времени. Всего-то десятый час.
– А давайте ещё чайку, Маргарита Ивановна! – нашёлся Табашников.
Легли в половине одиннадцатого. Перед этим при враче простуженный смерил температуру. Всё те же 38 и 5. Аспирин пока не потребуется. У себя в спальне на тумбочке вместе со стаканом воды приготовил его. Если ночью будет жар – всё прямо под рукой. Так что всё нормально, Маргарита Ивановна.
В темноте Кузичкина долго говорила. Рассказывала о своей жизни. О деревушке на Алтае, где родилась и росла. О родителях. Простых крестьянах. О том, как уехала после десятого в Новосибирск и бывала потом в родном доме только наездами.
Слушая быстрый голосок женщины из комнаты, засыпающему Табашникову виделись бегущие, размахивающие ручонками ребятишки. Бегущие в речку купаться.
– Вы не спите, Евгений Семёнович? – иногда прерывала бег ребятишек серьёзная воспитательница. Из пионерлагеря, к примеру. Или из детского сада.
– Не сплю-ущщ, – скашивалась у бедняги нижняя губа.
Наконец, на очередной вопрос женщины – не ответил. Из спальни поползла тишина.
Ну, слава богу, уснул. И не кашляет пока, и не чихает. Да и температура сносная. Кузичкина сразу повернулась на бочок, ручки лодочкой подложила под щеку, почмокала как ребёнок и закрыла глаза.
Среди ночи как толкнули – проснулась. Вздёрнулась на локоть – в тёмной спальне работал трактор. Лез в гору и съезжал назад, вниз. Снова круто в гору и опять вниз.
Вот так больной. И как с таким жить?
<p>
<a name="TOC_id20247008" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20247009"></a>2
В восемь утра быстро шла домой, чтобы успеть помыться перед работой. Всё не могла прийти в себя после бессонной ночи. От патологического (сокрушительного) храпа любимого. И ведь ровно в семь утра храп оборвал. Как по команде. Разом. «Маргарита Ивановна, вы проснулись? Доброе утро!» «Доброе», называется. Всю ночь из-за тебя не спала. Конечно, давно была одета и даже не упрекнула за такую ночь. «Доброе утро, Евгений Семёнович. Смеряйте температуру и садитесь завтракать». Успела приготовить. До вездесущего хозяина. Яичница. Гренки. Чай. С остатками торта. Пока приводил себя в порядок в ванной, подала на стол. Тоже успела. Ничего не выхватывал из рук. Завтракали. Голова трещала, а больному хоть бы что. Огурец. В своей рыжей бабьей кофте на пуговицах. Температура с утра 37. Никакой простуды и в помине. Улыбается. Шутит. «Как спали, Маргарита Ивановна? Ничего не беспокоило?» Сказала бы пару ласковых, да ладно.
Отец тоже храпел. И тоже страшно. Уже школьницей спасалась всегда в другой комнате. Но жену свою в силу крестьянской традиции от себя не отпускал. Ни под каким предлогом. От храпа мужа худенькая женщина, казалось, вся тряслась. Будто лежала на полу рядом с работающей сенодробилкой. Но – спала. Спала! Приучил. Был бы папа жив, подселить бы его на ночь к Табашникову. На диван. И послушать, кто кого бы забил. Храпом. Одержал бы полную победу.
Однако хозяин почувствовал настроение женщины. Надулся, перестал шутить. Расстались опять
