Он говорил быстро. Ройс был не из тех, кто размышляет вслух, однако он на что-то наткнулся. Колеса крутились, и Ройс либо озвучивал свои идеи Адриану, чтобы проверить их точность, либо обучал напарника тонкостям интриги. Большинство их длительных бесед были именно такими. Адриан редко отличал одно от другого и подозревал, что Ройс тоже не может.
– Считаешь, здесь замешан кучер?
– Иначе его нашли бы мертвым рядом с де Лудой.
– Может, его похитили, как герцогиню.
– Одно дело – похитить ее, но к чему трудиться ради бесполезного кучера? Если бы все тела пропали, ты был бы прав. Однако де Луду бросили, значит, убийца или убийцы не собирались заметать следы. Нет, кучер жив.
Они вышли на круглую площадь, которая была вымощена декоративными камнями, подчеркивавшими пространство между подъемом на мост и массивными дверями собора. В прошлый раз они находились здесь ночью, и на площади толпились люди, пытавшиеся протолкнуться сквозь узкое место. Толпа скрыла и огромные церковные двери, и мостовую. С широкой площади открывался великолепный вид на величественный собор.
– Его слава, – произнес Ройс.
– Что? – спросил Адриан.
– Так переводится название собора. Гром-галимус означает «его слава». Надо полагать, под «ним» имеется в виду Новрон. – Ройс указал на статую перед собором.
Статуя первого императора была крупной и внушительной. Даже в столь ранний час несколько человек преклонили колени на ступенях перед ней и молились. Вокруг них устраивались торговцы. Лоточники раскладывали товар и поднимали навесы, хотя на многих тележках имелась постоянная крыша. Голубиная стая взмыла в небеса, спугнутая колоколами Гром-галимуса, отмечавшими час – увы, как днем, как и ночью.
– Значит, ты не сердишься на меня за то, что я был так откровенен с Роландом? – спросил Адриан, когда они миновали пекарню, где владелец выкладывал товар на витрину.
Через два шага их настиг аромат свежего хлеба. Потом ветерок унес его прочь, и тепло и уют сменились рыбным запахом реки, который сам по себе был неплох, но являл резкий контраст с хлебом. Один являлся домом и очагом, другой – открытиями и приключениями. Неожиданно Адриан помрачнел. Такова была таинственная природа запахов и воспоминаний.
– Я об этом размышлял, – произнес Ройс.
– И все? Я думал, ты закатишь мне истерику, как только мы оттуда уйдем. Сочинял оправдания для прохожих.
– И что сочинил?
– Самое лучшее заключалось в том, что тебя укусила пчела. Хотя было бы забавно заявить, что ты заклинатель змей и тебе в штаны заползла змея.
Нахмурившись, Ройс покачал головой.
– Ты совершенно не умеешь лгать. Нужно над этим работать. В нашей профессии это серьезный недостаток.
– Так почему ты меня не отругал?
– Как обычно, твоя удача тебя не подвела.
Адриан вскинул брови:
– В каком смысле?
Туман рассеивался. Мягкие белые клочья висели над водой, наконец они исчезли, открыв вид на воду и каменные арки моста. Солнце блестело на воде.
– Думаю, убивать нам не придется. – Казалось, в голосе Ройса звучит грусть.
Адриан и не собирался никого убивать, но не стал говорить об этом.
– Полагаешь, она еще жива?
Ройс кивнул.
– Не исключено.
– Я надеюсь, что она жива, и ты считаешь меня психом. Капитан городской стражи и парнишка из местной каретной мастерской утверждают, что герцогиня мертва, а ты веришь, будто она жива. Почему ты всегда выбираешь мнение, отличное от мнения окружающих?
– Большинство окружающих – идиоты. Но в данном случае отсутствие тела является весомым аргументом. Если послушать твоего приятеля, весь город завален трупами, однако где труп герцогини? Когда я считал, что ее прикончил муженек, мне пришло в голову, что она спрятана в подземельях поместья или, что более вероятно, прикована к булыжнику на дне залива, но теперь все выглядит так, будто он тут ни при чем.
– Думаешь, это был морган?
Ройс нахмурился:
– Конечно, нет. Монстров, которые бродят по улицам и калечат людей, не существует.
Адриан вскинул брови.
– Ты понимаешь, о чем я. Монстров, которые боятся синего цвета. В экипаже пришлось менять обивку из-за крови казначея, и это означает, что Девона де Луду убили, когда он находился внутри. То, что мальчишка не понял этого, наглядно демонстрирует склонность людей игнорировать очевидное, если оно не подтверждает их мнения. Мы выясним больше, когда найдем кучера.
– Как мы это сделаем? Этот парень будто невидимка. Никто не знает, кто он.
– Я знаю, причем достаточно, чтобы не сомневаться: он мне не понравится.
Адриан рассмеялся:
– Это сужает поиски почти до всех живых существ на лице Элана.
Ройс хотел ответить, но лишь молча кивнул.
– Ладно, ты прав, но этот парень мне действительноне понравится.
Глава девятая
Пожиратели золота
Дженни Харгрейв царапала серебряной монетой по каменному полу, часто прерываясь, чтобы проверить остроту кромки и прислушаться. Она ничего не слышала за дверью и стенами. И никого не видела. Дверь в крошечную камеру, хотя и достаточно прочная, чтобы удержать пленницу, была испещрена отверстиями. Дженни нашла несколько «глазков», и все они свидетельствовали об одном: ее тюремщики ушли, и она осталась в одиночестве. Дженни проводила время с пользой, затачивая край монеты, но от каждого скрипа у нее по спине бежали мурашки.
А если он вернется, пока ее нет? Если обнаружит, чем я занимаюсь?
Под «ним» подразумевался Виллар; Дженни слышала его фамилию, но не разобрала ее. Она была намного лучше, по сравнению с бешеным псом Вилларом. Бешеный, вот как Дженни про него думала, бешеный, словно огрызающееся животное. Он питал жгучую ненависть ко всем, без всякого повода.
Дженни знала подобных людей. Нельзя из нелегального самогонщика на черном рынке стать ключевым игроком «Виски Уинтера», посещая задушевные обеды с почтенными аристократами. И это была не первая холодная, грязная темница, в которой довелось сидеть Дженни. Люди вроде Виллара были подлыми, непредсказуемыми, опасными – и, увы, многочисленными. Ее отец когда-то был таким же. Ей нравилось думать, будто она успокоила демонов, которых высвободила смерть его жены. Однако Дженни понимала, что успокоить – не означает изгнать, и безумие лишь настороженно затаилось, дожидаясь повода вспыхнуть с новой силой.
А если никто из них не вернется?
Дженни по-прежнему не знала, где находится, не могла определить даже, сколько времени здесь провела. Более двух недель, но менее трех – так она полагала. Поначалу она не считала дни. Думала, что умрет, и эта мысль полностью заполняла ее сознание. Потом ей пришлось заново оценить ситуацию. Нет смысла сохранять мне жизнь лишь для того, чтобы позднее убить меня, рассудила Дженни, хотя и была вынуждена признать, что этот вывод субъективен. То же самое можно было сказать о надежде на спасение. Ее муж был герцогом, ему подчинялась вся городская стража.
