– Думаю, она слышала наш разговор, – сказал Адриан.
– Я догадался, – мрачно изрек Ройс.
– Цена – шесть серебряных. Или вы предпочтете семь? – Старуха чопорно скрестила руки на груди и поджала губы. Хотя они с Ройсом были примерно одного роста, вдова умудрилась глядеть на вора сверху вниз, ожидая неизбежного ответа, который, судя по ее лицу, был ей известен с самого начала.
– Вы хорошо торгуетесь для неторговки.
– А кроме того, идет дождь, и город забит под завязку. – Женщина протянула руку, ладонью вверх. – Плата вперед. Если не станете соблюдать мои правила, я вышвырну вас, а деньги оставлю себе.
– Какие правила?
– Вести себя тихо и уважительно и прибирать за собой. Никаких женщин. Никаких животных. Никакого алкоголя. Никакого курения и никаких глупостей. Завтрак на рассвете. Обед не предусмотрен. На завтрак не опаздывать. Я не люблю выкидывать продукты.
Адриан достал монеты из кошелька. Вдова взяла их и внимательно изучила каждую при свете фонаря.
– Вероятно, мы захотим остаться на несколько ночей, – произнес Адриан и полез в карман за новыми монетами.
Женщина подняла руку, останавливая его:
– Сначала посмотрим, как пройдет первая. Как вас зовут?
– Болдуин и Грим, – заявил Ройс.
Она сжала монеты в кулаке и шагнула в сторону, позволяя напарникам войти.
– Что ж, мистер Болдуин и мистер Грим, ваша комната – вверх по лестнице и налево. Меня зовут Эвелин Хемсворт.
Глава пятая
Меркатор
Меркатор Сикара поежилась под холодным дождем и плотнее завернулась в тонкую шаль. Как обычно в это время года, влажный, соленый ветер с залива дул по Винтаж-авеню. Шквал свободно проносился между Гром-галимусом и Имперской галереей, двумя самыми большими зданиями на площади Дария, и пронизывающим порывом летел дальше вдоль реки. Больше похожая на паутину шаль была слабой защитой от подобной атаки, и проливной дождь усугублял холод.
– А ты стоишь здесь совсем голый, – сказала она огромной статуе Новрона, глядя, как дождь струится по мрамору. – Но, надо полагать, полубоги не мерзнут?
Ужасная погода, намного хуже, чем в прошлом году. Меркатор смутно помнила, что испытывала аналогичные ощущения прошлой весной. Интересно, она каждый год так думала? Если да, то дело было в естественном ходе вещей, нисходящей спирали. А может, я просто старая. Слишком старая, чтобы оценить очарование последних зимних дождей. Молодые глядят на снег и дивятся его красоте. Старики же боятся, как бы не упасть. Неужели я настолько стара? Конечно, я старая… но не настолько же. Или настолько?
Она полагала, что выглядит не старше сорока. Это не соответствовало действительности. Меркатор была намного старше, а такой холодный дождь не доставил бы удовольствия даже самым юным. Окружающие подтверждали ее предположения. Все старались укрыться от злобных укусов зимы. Вдоль берега лоточники и покупатели наклоняли головы, вцеплялись в плащи и сутулились, словно ежи в ураган.
Почему страдать легче в компании? В отличие от переменчивой погоды эта мысль казалась неоспоримой истиной. В числе была сила, доказательством тому служил любой муравейник. И все же миллион муравьев, трудившихся в полной гармонии, не мог удержать ветер или остановить дождь. А если и мог, всегда возникал вопрос, следует ли пытаться.
Меркатор со своей ношей зашагала по улице к калианскому торговцу и его ветхому фургону, заполненному шарфами, дешевой бижутерией и стойками с одеждой. Эразм не был настоящим торговцем, поскольку не состоял в Рошельской купеческой гильдии – его туда не пускали. Он был калианцем, пусть и выдающимся среди своих людей, и ему не разрешали заниматься коммерцией на серьезной, постоянной или профессиональной основе. Каждая сделка Эразма была незаконной, однако на перемещавшуюся телегу можно было не обращать внимания. Противозаконность этой торговли являла собой пример величайших абсурдностей во вселенной: одному из лучших торговцев мира запрещали работать в одном из величайших торговых портов. Но этот город – точнее, весь Альбурн – служил пристанищем множеству выдающихся абсурдностей. Меркатор прекрасно это понимала, ведь в данном списке имелся пункт лично для нее.
– Добрый вечер, господин Ним, – поприветствовала она калианца, уронив ношу к его ногам. Человек, которого Меркатор знала десятки лет, проигнорировал ее и сделал вид, будто поправляет прилавок с побрякушками. Дождь стекал с крошечного навеса в красно-белую полоску. – У меня снова крашеная шерсть: двухслойные рулоны, нитки и пряжа. Эта партия получилась особенно хорошей: глубокий цвет, очень ровный.
Эразм шмыгнул носом и утерся, косясь на нее уголком глаза, по-прежнему делая вид, будто Меркатор здесь нет.
– Слишком рано, – шепеляво проворчал он, стараясь почти не шевелить губами и продолжая перебирать безделушки. – Тебя тут быть не должно. Люди увидят.
Он был совершенно прав: Меркатор пришла намного раньше обычного, но…
– Господин Ним, идет дождь, на улице холодно, а с наступлением ночи станет еще хуже. Никто не смотрит. Мне нужны деньги. Питаться – привычка, от которой трудно избавиться. – Она помолчала и добавила: – По крайней мере, так я слышала.
Это заставило сурового калианца улыбнуться. Он огляделся. Как Меркатор и сказала, на них никто не обращал внимания. Иначе она бы не подошла. Меркатор знала правила и не стала бы подвергать опасности хлипкие права Эразма на этот перекресток. Он был одним из немногих, кто покупал ее крашеную шерсть, и он был другом.
– Сейчас я ничего не могу купить. – В его глазах сквозило сочувствие.
Эразм Ним был хорошим человеком, смелее большинства. Он часто рисковал жизнью и доходом, чтобы помочь Меркатор. Большего она просить не могла, а потому просто кивнула.
Когда Меркатор наклонилась, чтобы поднять свои узлы, Эразм остановил ее.
– Подожди.
Он откинул несколько шарфов и достал маленький кошелек. Выложил на прилавок пару монет и подтолкнул к ней.
– За что это?
– Я должен тебе за последнюю партию.
– Нет, не должны.
– Значит, за предпоследнюю. Возьми.
– Но я…
Эразм протянул руку, снял с вешалки чудесный синий жилет и бросил на узлы Меркатор.
– И это тоже забирай. Не могу его продать. Все думают, будто он проклят. Надо было сразу отдать жилет герцогине.
– А почему не отдали?
– Привычка. – Калианец шмыгнул носом. У него начиналась простуда. Весенние простуды были настоящим проклятием. – Ничего не мог с собой поделать. Это в нашей крови, сама знаешь.
Брови Меркатор поднялись. Впервые за сорок лет торговец, пусть и неявно, намекнул на их родство. Затем она поняла, что ошиблась. Эразм Ним имел в виду себя и других калианцев; он вовсе не собирался включать ее. Порой Меркатор выдавала желаемое за действительное. Нет, она не хотела быть причисленной к калианцам, вовсе нет. Ее кожа и глаза имели подходящий оттенок, но она не была калианкой. И хотя Эразм Ним издавна твердил о своем благородном происхождении, его люди были грязью на улицах Рошели. А род Меркатор был навозом, который обходили даже калианцы. А сама Меркатор была…
– Твоя голова! – Эразм встревоженно
