— Вы? И какие же разгадки я могу дать конкретно вам? — последнее слово мужчина выделяет немного резким тоном, давая понять, что вопрос адресован именно мне.
— Девятнадцать лет назад вы оставили на пороге детского дома девочку, — слова приходится выталкивать из себя. Странно, но мне кажется, я никогда еще не чувствовала себя настолько уязвимой. Словно перед расстрелом.
На холеном лице вспыхивает неприкрытое удивление, даже скорее ошарашенность, быстро сменяющаяся пониманием. Вот правда хотя бы намека на ожидаемую радость нет.
— Матвей, — вместо того, чтобы ответить мне, он переводит взгляд поверх моей головы, — ты мог бы нас оставить на время?
— Зачем?
— Матвей, — я вскидываю голову, чтобы встретиться с внимательным взглядом, — все нормально.
— Я попрошу Галину приготовить тебе кофе, — доносится учтиво со стороны.
— Обойдусь.
Когда мы остаемся в кабинете одни, вся учтивость из внешнего вида моего папаши испаряется. Как будто он держал маску, а теперь решил от нее избавиться. Мужчина вдруг опирается на стол локтями и понижает голос, вероятно опасаясь, что Матвей может его услышать.
— Что тебе нужно?
Наверное, именно в этот момент свалившейся лавиной приходит понимание, что от этого человека мне не нужно абсолютно ничего. По тому, с каким пренебрежением его взгляд пробегается по мне, заставляя чувствовать себя букашкой, по тому, как кривятся потрескавшиеся губы и по его презрительному тону.
— Ничего.
— Да? — хмыкнув, хозяин дома приближает лицо еще ближе, настолько, что я могу рассмотреть глубокие морщины вокруг похожих на мои глаз, — а я так не думаю. Как тебя зовут?
— А вы не помните?
— Нет. Предпочитаю не держать в памяти ненужную информацию.
Первая расстрельная пуля больно вонзается в сердце.
— Тогда зачем эта информация вам сейчас? — я тоже больше не стараюсь звучать вежливо.
— Действительно, незачем. Умница, девочка. А теперь послушай. Я не знаю, как ты вышла на Кешнова и каким образом нашла меня. Но запомни раз и навсегда, если ты явилась за алиментами, то можешь забыть о них сейчас же. Я тебе ни копейки не дам.
Мне на грудь будто с размаху гранитную плиту сбросили. Легкие сдавило под тяжестью услышанных обвинений.
— Мне не нужны ваши деньги.
Издевательская ухмылка окрашивает лицо человека, которого я надеялась найти многие годы.
— Ну да, конечно. Если бы не нужны были, ты бы сюда не явилась.
Понимаю, что находиться больше с ним наедине я не могу. Одно дело, когда чужие люди обвиняют тебя во всех смертных грехах, и совсем другое, когда это делает родной по крови человек.
Рывком встаю с кресла и направляюсь к двери, когда прямо перед выходом останавливаюсь и оборачиваюсь. Я должна узнать. Этот вопрос с детства не давал мне покоя. Ногти до крови вонзаются в ладонь, когда я произношу заветное:
— Почему ты отдал меня в детский дом?
Откинувшись на кожаном кресле, «папаша» равнодушно пожимает плечами.
— Ты мне не нужна была. Твоя мать умерла спустя какое-то время после твоего рождения. Я предлагал ей сделать аборт, но глупышка не согласилась, уверив, что будет воспитывать ребенка сама. Мне было плевать, как она собирается разбираться с тобой, но когда меня поставили перед фактом, что ты досталась мне, я понял, что мне это не нужно. У меня были проблемы с законом на тот момент, из-за которых пришлось круто менять свою жизнь. И прицеп в виде ребенка только все усложнил бы.
Он говорил это так просто, словно не о живых людях, а о кадрах фильма, просмотренного на днях. Ни сострадания в голосе, ни чувства вины. Совсем ничего. Я с самого рождения была для него никем. Пустым местом, от которого он хотел избавиться еще до рождения.
Плита на груди становится невыносимых размеров, отчего в горле начинает першить и стягивать узлом. Я резко дергаю ручку двери и, едва не врезавшись в Матвея, несусь к выходу.
— Подожди меня в машине, — доносится сзади, но я почти не слышу.
Меня несет вперед, душит, уничтожает.
Я с самого начала подозревала о возможных причинах его поступка, но надежда, оставленная на дне ящика Пандоры, давала стимул дышать и ждать, что возможно когда-нибудь я услышу, что нужна родному отцу. Что под финальные аккорды семейной мелодрамы меня заключат в объятия и скажут, что все было ошибкой, меня искали, и теперь все будет иначе. Но счастливые воссоединения семей бывают только в фильмах.
Мимо мелькают фасады люксовых домов с идеальными газонами, а я бреду вперед по дорожке почти ничего не видя от пелены слез. Они предательски текут по щекам, хотя я очень стараюсь смахивать их ладонями. Носки старых кроссовок расплываются смазанным пятном. Удивительно, какую боль может причинить человек, которого видишь первый раз в жизни….
Глава 46
Марина
Обхватываю себя за плечи в попытке защититься от давящих тяжелых эмоций.
Сзади раздается свист тормозов, хлопок дверью, а потом меня разворачивают и рывком прижимают к себе знакомые руки. Уткнувшись носом в белую футболку, пропитанную любимым запахом, меня прорывает. Впервые за много лет я не могу остановить поток слез и всхлипов. Наверное, именно так умирает надежда.
Матвей молчит, стоически выдерживая то, что само покидает мое тело. Он просто крепко прижимает меня к себе и позволяет избавиться от груза несбывшихся ожиданий. Его пальцы запутываются в волосах, пока он гладит мой затылок. Чувствую, как напряжены все его мышцы, как гулко стучит сердце. Я не хочу быть слабой перед ним. Слабость удел для никчемных и жалких людей. Но почему-то именно сейчас мне не стыдно.
Напряжение от парня хлещет невидимыми волнами. Он злится, знаю, что злится. Я научилась читать язык его тела и жестов. А у меня не осталось сил даже на эту эмоцию. Меня как будто вывернули наизнанку и выкрутили.
Когда спустя долгие мгновения я поднимаю голову, то встречаюсь со взглядом полным… нет, не жалости. Жалость я бы не вынесла. Меня встречает поддержка в его лице и устойчивое желание отомстить.
Большие пальцы Матвея стирают слезы с моих щек, а потом его губы утыкаются в мои. Поцелуй глубокий, настойчивый, требовательный. Кажется, он таким образом пытается сказать, что он тот человек, кому я действительно нужна. Стереть из памяти все слова, которые, я уверена, он слышал. И я ему верю.
— Знаешь, как избавляются от ненужных воспоминаний? — усевшись в машину, Матвей заводит двигатель и, со свистом развернувшись, едет по направлению, откуда я только что сбежала.
— Как?
— Бьют посуду.
— Мы будем бить посуду? — с сомнением прищуриваюсь, пытаясь угадать сумасшедший план этого ненормального.
Он неопределенно качает головой, а потом тормозит прямо перед припаркованным перед домом моего несбывшегося папаши мерседесом.
— Почти, — без намека на улыбку перегибается назад и достает из-под заднего сидения биту. — Пойдем!
Матвей
— Матвей, что ты собираешься делать?
Рина неуверенно захлопывает дверь машины и подходит ко
