– Просим вас, ниата, пройти с нами.
Алька хотела поправить, что она фье и что в ее жилах нет и следа королевской крови, но Эльдор молча ей кивнул – и она промолчала.
– Мы с Тибом пойдем в кофейню, – сказал он, – там, напротив, делают отличные пирожные. Ну или делали раньше, когда я жил в Роутоне.
Тиберик обернулся, его мордаха сияла.
«Пусть идет, должно же хоть кому-то быть радостно».
И они ушли, и снова Тиберик держал за руку приора. Может быть, так будет правильно? В самом деле, пусть хоть Тиб обретет счастье…
– Идемте, ниата, – снова напомнили о себе продавщицы.
И она подчинилась.
Через час Алька была готова взвыть и очень жалела о том, что у нее печать – иначе бы уже давно выпустила своего крагха, напугала бы девиц, но вырвалась на свободу.
Гора покупок росла. Помимо двух скромных, но очень дорогих платьев с белыми воротничками под горло, продавщицы отложили все необходимое белье – очень тонкое, с кружевной отстрочкой, теплую шаль от Мерлиссы Маль, чулки – теплые, тонкие и даже вульгарные, в сеточку. Алька пыталась воспротивиться, но ей было сказано, что мужчинам нравятся такие чулочки, особенно если это единственный предмет одежды, да и вообще, любая мыслящая здраво девушка мечтала бы оказаться на месте ниаты, так что нечего носом крутить.
Платья, как ни странно, пришлись почти впору, так что даже не требовали подгонки. А уж ботинки и туфли вообще сели идеально.
Алька устала. Она так не уставала, даже когда драила полы в доме. Перед глазами порхали яркие цветные лоскуты, и все многообразие нарядов смешалось в развеселую карусель. А ведь они еще не выбрали выходное платье. А может, и не нужно оно ей? Приор и без того кучу денег оставит в магазине. Зачем ей все это? Полы мыть? Или по окнам пауков гонять?
Ей принесли бархатное платье нежного фиалкового цвета. С очень смелым вырезом и пышными рукавами, расшитыми жемчугом. Было страшно даже подумать, сколько оно стоит, и Алька, обреченно вздыхая, нырнула в этот мягчайший бархат. Потом, когда расправили подол, ее подтащили к огромному зеркалу.
– Вам очень идет, – сказала продавщица, – посмотрите только, как дивно оттеняет цвет глаз.
«Угу, и печать Надзора», – подумала Алька.
Но в зеркало все же глянула – и обмерла.
Оно было идеальным, это платье. И Алька была в нем почти идеальной. Цвет фиалок, белый жемчуг – и серые глаза внезапно обрели небывалый фиолетовый оттенок, и кожа в вырезе словно светится. Ну а то, что волосы коротко острижены, только подчеркивает длинную хрупкую шею, и высокие скулы, и полукружья тонких бровей.
«Ты такая красавица, Алечка, – так говорила мама, – только выходи замуж по любви, за хорошего человека, чтобы быть счастливой».
Алька почувствовала, как по щекам потекли слезы. Она не хотела плакать, но почему-то все равно плакала. Еще год назад она мечтала о том, что выйдет замуж, что будет семья, любящий муж, дети… А потом стало ясно, что ничего этого не будет. Никогда.
– Очень красиво, – хрипло проговорила она. – Очень…
И закрыла глаза, чтобы не видеть печати, уродливым чернильным пятном залившей пол-лица.
– Что снова не так? – От сердитого голоса приора Алька подскочила на месте.
Один взгляд в зеркало – ну разумеется, стоит за спиной, заложил руки в карманы и смотрит недовольно. Правда, уже без прежней ненависти, она куда-то исчезла, растворилась. Но и не тепло. Смотрит, как на вещь.
– Все так… – прошептала, поспешно опуская глаза. – Но я не понимаю, зачем мне все это, ниат Эльдор. Правда не понимаю. Мне вполне хватило бы теплой рубашки и штанов. Зачем вам так тратиться?
– Я сам решу, на что мне тратиться, – жестко ответил он. – Вся эта одежда для того, чтобы ты достойно выглядела в моем доме. У меня в скором времени начнутся торжественные приемы, как приор Роутона я не могу пренебречь этой обязанностью. А Марго слишком стара и слаба, чтобы накрывать на стол и приносить блюда. Поденщиц я для этого приглашать не хочу, а Эжени на кухне должна управляться. Понятно? Не молчи, посмотри на меня.
– Понятно, – выдавила Алька и глянула на него в зеркало.
– Прекращай лить слезы. Слезами делу не поможешь.
И он отвернулся, отошел в сторону, напряженно о чем-то размышляя.
– А чем? Чем поможешь? – все-таки спросила она. – Иногда я думаю, что для меня лучший выход – шагнуть в Пелену.
Молчание.
Внезапно приор стремительно шагнул к ней, так что Алька сжалась, думала, ударит. Но нет.
– Шею.
– Что?
– Шею мне свою дай, я неясно выражаюсь?
Она покорно подставила шею и закрыла глаза. Судорожно втянула воздух, не понимая, что сейчас последует, и снова ощутила знакомую гамму запахов – горький шоколад, дерево, книги… И добавилась легкая кофейная нотка. Они с Тибом были в кофейне, как могла забыть?
– Иногда, – глухо сказал приор, возясь с замочком ошейника, – иногда жизнь поворачивается совершенно неожиданной стороной, и то, что тебе сейчас кажется непоправимым, через год будет вспоминаться с улыбкой и легким сожалением. Поверь, печать Надзора не самое страшное, что может произойти.
Он ослабил ошейник, просунул между ремешком и шеей палец.
– Так лучше?
– Да, – она сглотнула, – да, лучше…
– Надо было сразу сказать, что жмет. Возьмешь у Марго мазь, помажешь… Тебе подобрали всю одежду?
– Да, ниат Эльдор, – прошептала Алька, не зная, куда деваться.
По коже, особенно там, где шеи касались руки приора, бегали мурашки. Альке было страшно так, что дух захватывало, но вместе с тем ей нравился запах кофе, шоколада, старых бумажных страниц, и она путалась в своих чувствах, не понимала, что правильно: бояться или все-таки немного поверить и открыть глаза?
– Тогда мы можем ехать домой, – пробормотал приор, все еще не убирая руки с ошейника.
Тогда Алька все-таки открыла глаза – и встретила его задумчивый взгляд. Похоже было, что все это время Эльдор внимательно изучал ее лицо.
А потом, как будто опомнившись, резко отодвинулся и сказал:
– Надень купленное теплое платье. И иди в коляску, а я пока расплачусь.
– А где Тиберик? – пискнула Алька, уже не зная, куда деваться от тяжелого, давящего взгляда.
– Он на диване сидит, у входа. Пока ты была здесь, мы уже ему все купили. И пирожных он поел.
Алька промолчала, хотя в груди плененной птицей бился всего один вопрос: зачем вам все это, ниат Эльдор? Зачем?
Зачем возитесь с сиротой? Совесть не спокойна? Зачем одеваете рабыню? Тоже совесть? Или обостренное желание какой-то справедливости?
Ответа на этот вопрос не было. И Алька, глядя в спину удаляющегося приора, внезапно подумала о том, почему он расстался с женой. Впрочем, что тут удивляться? Как вообще с таким жить? А ведь выходя замуж, женщина должна во всем слушаться мужа и угождать ему. В том числе в спальне…
Передернув плечами, Алька вернулась к тем платьям, которые были названы повседневными и простыми.
– Позвольте, я вам помогу переодеться, – словно
