– Отчего бы?
Он вздохнул, положил голову на плечо девушке.
– Не знаю, птичка. Но, похоже, он почуял твой запах на мне, потому что попросил тебя беречь. Очень тихо, знаешь ли, но вполне членораздельно. Отсюда напрашивается вопрос: кто ты, Алайна Ритц? Как оказалась в Роутоне? Судя по всему, в твоей сохранности заинтересованы…
– Значит, в дом проник крагх Магистра? – тихо спросила она. – Если кто-то хочет меня защитить, то кто тогда хотел убить? Да и меня ли?
Мариус с наслаждением вдыхал ее запах, свежий, с нотками яблок и жимолости. Хотелось закрыть глаза и сидеть вот так, не шевелиться, не думать ни о чем.
– В дом залез крагх из-за Пелены, – уверенно ответил он, – все, что у Магистра, с ошейниками.
– Как и я, – грустно отозвалась Алайна.
– Если я его сниму, это будет совсем… вызывающе. Я не могу его снять, милая. Если тебя увидят без него, возникнут уже серьезные вопросы у того же судьи.
– Я понимаю, – прошептала она и поникла.
– Ну, не печалься. Что-нибудь да будет. Правда, надо всем этим заниматься осторожно, чтобы самим уцелеть.
– Магистр не тот, за кого себя выдает? – И в серых глазах блеснула сталь.
– Еще рано делать выводы. Я слишком мало знаю о том, что происходит.
– Я начала рисовать того мужчину, что был на алтаре в башне, – сказала Алайна. – Не уверена, что получится идеально, но сходство точно будет. У меня хорошая память.
– Ну вот и умница. Возможно, кое-что прояснится из твоего рисунка. Возможно, я где-то встречал этого человека.
Ему внезапно захотелось прижать ее к себе покрепче, эту птичку. Но взял себя в руки.
– Что ж ты не ешь конфеты? Ну-ка, давай.
Сам взял одну, всю в золотистой пудре, поднес ее к губам девушки. Она послушно приоткрыла их, цапнула конфету зубами и зажмурилась.
– Вишня в ликере.
– Люблю и то, и другое, – сказал Мариус. Мелькнула мысль, что ему бы сейчас точно не помешала бы рюмка-другая чего покрепче, особенно после встречи с Магистром. А потом он выбросил из головы все мысли, подался вперед и легонько поцеловал Алайну.
Восхитительный, просто восхитительный вкус вишни и сладкого ликера на ее губах.
Не спугнуть бы…
Но, похоже, птичка немного освоилась и даже положила руку ему на плечи, приобнимая за шею. Мариус застыл, прижимаясь лбом к ее лбу. Она его обняла!
– Позволь мне тебя поцеловать, – прошептал быстро, – по-настоящему поцеловать. Хочу сделать тебе хорошо.
В ее взгляде мелькнула тревога. Мелькнула – и утонула в бесконечной графитовой глубине. Алайна медленно кивнула.
Рядом с ней он делался сам на себя не похож. Мозги выключались, как будто кто-то накрывал колпаком плошку с лайтерами. И воцарялась тьма – приятная, бархатная, пряная, с привкусом сладких яблок. Во тьме этой… Ох, что там творилось, в этой тьме! Это не имело ничего общего ни со здравым смыслом, ни с полученным воспитанием, ни с привычной сдержанностью. Даже с Ровеной, которую, как считал, искренне любил, такого никогда не было. С Ровеной, выходит, вообще все было чисто механическим, не затрагивающим ничего в глубине. Ну да, красивая женщина с красивым телом. Восторг, восхищение, вполне естественное желание обладать. И все. А рядом с этой птичкой Мариус окончательно терял себя самого, растворяясь в сладкой тьме, уподобляясь несомому ветром листку. Что она с ним сделала, Алайна Ритц? Когда успела? Что такого было в ее мягких, совершенно непорочных, но при этом таких развратных губах? В ее легких руках? В ее запахе?
Он не знал и не хотел знать.
Только удивлялся тому, как быстро и незаметно все это произошло с ним. Со стражем Надзора, который ненавидел всех двуликих этого мира.
Мариус честно старался не распускать руки. Просто целовал Алайну, глубоко, нежно, насколько получалось. Но каким-то образом рубашка девушки расстегнулась, и вдруг Мариус понял, что его синяя птичка уже просто распластана спиной на скамье, стискивает побелевшими от напряжения пальцами полированные доски. Глаза Алайны были закрыты, ресницы трепетали, с полуоткрытых губ срывалось рваное дыхание, перемежаемое тихими стонами наслаждения. А сам он, срываясь в кромешный мрак, ласкал ее грудь губами, языком, шалея от запаха девичьего тела, от ощущения бархатной кожи под подушечками пальцев. И хотелось большего, раздеть ее до конца, раздвинуть стройные бедра и наконец сделать ее своей, навсегда. Но так было бы неправильно. По крайней мере, не здесь, не в этой беседке и не на скамейке.
Или все же?..
Когда он добрался до застежек ее штанов, Алайна дернулась всем телом, посмотрела на него затуманенным взглядом.
– Пожалуйста…
И было неясно, что – пожалуйста. То ли остановиться, то ли продолжать.
Она что-то еще пискнула, но Мариус просто закрыл ей рот поцелуем, а сам, скользнув рукой под жесткую ткань старых штанов, нащупал тонкие батистовые панталончики.
– Не надо, – пробормотала Алайна, дыша тяжело, кое-как упираясь руками ему в грудь.
– Я тебе ничего дурного не сделаю, – шепнул он, стараясь не сорваться, – не бойся. Но если ты скажешь, я остановлюсь. Да, нет – выбор всегда за тобой.
Она замерла и напряглась, словно струна.
– Да, – сорвался полувздох-полустон, – да!
И обмякла, когда его пальцы нашли то самое сокровенное, которое было совершенно готово принять его.
– Ш-ш-ш, моя птичка. Ты такая сладкая. Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Разве я так много хочу?
Несколько мучительно-медленных движений пальцами – и тело Алайны резко выгнулось дугой, ее глаза широко распахнулись, с губ слетел вскрик.
А потом она внезапно расплакалась так горько, что Мариус вмиг спустился с небес на землю, совершенно забыв о том, что у самого в паху болезненно ныло.
– Что? Что такое? Ну, Алечка, что случилось? Тебе разве было больно?
Сгреб ее в охапку, прижал к себе и принялся укачивать, как укачивал свою маленькую сестричку.
– Я свинья, – заключил он, – прости меня, маленькая. Но когда я рядом с тобой, мне трудно сдерживаться. Мне постоянно тебя хочется трогать, во всех местах. Да, вот такая я скотина.
Алайна всхлипнула и мотнула головой.
– Ну скажи. Скажи, что думаешь обо мне, – выдохнул он ей в макушку. – Не надо было, да?
– Нет, – прошептала она горестно. – Нет, я сама хотела, но не думала, что это будет так… сладко.
– Ты не будешь меня бояться. – Он прижал ее к себе еще крепче. – Тебе будет со мной хорошо, маленькая птичка. Если ты захочешь. Обещаю. А остальное мы одолеем.
И он был совершенно уверен в том, что говорил.
Алайна вздохнула, обхватила его руками за шею и зашептала на ухо:
– Я верю тебе. Верю. И мне правда хорошо с тобой. Просто все так странно… Я не думала, что так будет.
В особняк они вернулись, когда солнце уже село. А до этого просто разговаривали, как могли бы разговаривать очень близкие люди. У Алайны все еще краснели уши, но она хотя бы не боялась смотреть в глаза Мариусу, а он тонул в бесконечной, хрустально-чистой глубине ее глаз и чувствовал себя таким же счастливым, каким был в далеком детстве.
Но пришлось вернуться.
По возвращении Мариуса ждал неприятный сюрприз: в гостиной,
