Оно, конечно, не будет мгновенным.
Не один день пройдет, прежде чем Авельрон поднимется на ноги.
Но кости срастались, ткани начали восстанавливаться, и это было главное.
Веки Авельрона задрожали, и на Мариуса с окровавленного лица уставились серые глаза. Алькины глаза с длинными, слипшимися ресницами.
– Скала Клык, – прошептал Авельрон. – Она там. Иди к ней…
– Да, – ответил Мариус. – Я понял. Уже иду.
И выпрямившись, как был обнаженный, раскрыл перед собой пространственный коридор. Он помнил эту приметную скалу неподалеку от Роутона.
Артефакт сработал как надо. Дыра, конечно, получилась не в стене, ну да какая разница. И дыра получилась приличной, можно было просунуть голову и даже руки. Но внутри было темно, Алька с трудом разглядела в сумраке тускло блестящие резные пластины – но не бронзу и не медь. Чистое золото.
Она просунула в дыру обе руки, вцепилась в жесткие ребра артефакта и потащила его наверх, к солнцу. Попыхтеть пришлось изрядно, штука была тяжеленная. Но Алька победила, гордо вытерла пот со лба и огляделась в поисках камня потяжелее.
И такой нашелся. Определенно, сегодня Пастырь был на ее стороне.
Алька присела на корточки рядом с артефактом, еще раз его осмотрела. Странная это была штука. Размером с человеческую голову, вся завернута в сотни слоев золотых пластин, а между ними еще и куски слюды, словно окошечки. И вот из этих окошечек словно золотистый дымок шел. Он уходил вверх и очень быстро терялся уже на расстоянии локтя от артефакта.
– Ну что, – пробормотала Алька. На нее вдруг накатила нерешительность. Почему-то она не могла себя заставить разбить это магическое совершенство.
Она сжала в пальцах камень, развернула его и острым ребром направила на артефакт.
И в этот миг что-то дернуло в груди – неприятно и больно, словно хлыстом стегнули. Алька зашипела. А потом поняла, что произошло что-то ужасное.
Ее медальон перестал пульсировать. Совсем. Сделался просто мертвым куском металла.
– Нет! – выдохнула она. – Нет-нет, пожалуйста, Мариус!
Значит, она не успела. Может быть, именно эта минута сомнений и стоила жизни человеку, которого она смогла полюбить и который был достоин жизни.
– Нет-нет, – горестно прошептала она.
А потом сознание словно накрыла багровая пелена. И Алька, зарычав, ударила камнем по артефакту.
Слюдяное оконце на удивление спружинило, как будто оттолкнуло руку.
– Ах, так? – захлебнулась слезами. – Получай! Вот тебе! Будь ты проклят!
Ухватив камень двумя руками, она била и била, потеряв счет времени, потеряв счет ударам. В стороны полетели золотые осколки, мир содрогнулся, что-то непомерно огромное сдвинулось в нем и, скрежеща, провернулось. А она все била и била, и уже не понимала, что с нее синим дождем осыпаются перья и что морозный ветер кусает разгоряченную кожу.
– Мариус, – шептала Алька, – как же так, Мариус? Я так хотела… прости меня, прости…
В какой-то миг силы ее покинули, и Алька распростерлась на холодной скале. Не хотелось ни шевелиться, ни дышать. Она сжала в кулаке ненужный теперь медальон. Все, все оказалось зря. Ее сердце разбито, его уже не склеить.
Так она и лежала навзничь и глядела в чистое морозное небо. Руки немели, ноги теряли чувствительность. Алька вяло подумала, что вот теперь она замерзнет на этой скале и ее не станет – точно так же, как и Мариуса.
Она с ненавистью глядела на небо. Вот как так? Небо есть. Земля есть. А Мариуса больше нет. И ее скоро не станет.
Мысли крутились медленно. Алька встала, поднялась в полный рост, подошла к краю Клыка и огляделась.
В той стороне, где раньше была Пелена, теперь краснели странные горы. Выходит, она сделала то, что должна была, – только не успела, совсем чуть-чуть.
А что дальше?
«Дальше что-нибудь да будет, – решила она, – но только без меня».
Она глянула вниз. Скала Клык была высокой. Один шажок – и все. И где-нибудь там она обязательно отыщет Мариуса.
«А как же Тиб? Ты его оставишь?»
Алька покачала головой. Нет, она все же не могла оставить маленького Тиберика… Он хоть и в школе, но будет скучать, будет горевать.
И попятилась от края скалы.
И в этот миг ее обхватили крепкие руки, с силой дернули на себя.
– Ты что это задумала? С ума сошла?
Алька извернулась ужом и уткнулась в обнаженную грудь бывшего приора Роутона. Он был весь перемазан кровью, глаза совершенно безумные. Но он был, и был рядом.
– Мариус… – пробормотала она.
– Я тебе покажу, – прошипел он, хмурясь. – Вот только вернемся домой, и я тебе покажу! Ох, Алайна… Это беспримерная глупость, понимаешь ты?
– Ты голый, – брякнула она первое, что пришло на ум.
– Да, голый. И ты тоже. – Он прижал ее к себе так сильно, что Алька задохнулась – и от нахлынувшего солнечного счастья, и оттого, что руки Мариуса так сильно стиснули ее.
– Как ты? – пискнула она, наслаждаясь запахом и теплом его кожи.
– Потом, все потом.
Он прижимал ее к себе так сильно, что у Альки кружилась голова и почему-то хотелось плакать навзрыд, хотя это было глупо – реветь, когда все получилось, когда они победили.
– Я подумала, что тебя убили, – прошептала она, – и я…
– Но я живой, – строго проговорил он, – и брат твой живой. Никогда – слышишь? – никогда даже не думай о том, чтобы лишить себя жизни. Ты даже не подумала о том, что, возможно, беременна. Не подумала ведь, верно? То-то же.
Алька растерялась. Вот об этом она точно не думала. И все-таки расплакалась, размазывая по щекам горячие слезы. Мариус целовал ее, собирая их губами, а потом сказал:
– Идем домой, маленькая птичка. А то подхватим простуду, чай, не лето.
– Идем, – согласилась Алька.
Она мертвой хваткой вцепилась в Мариуса, обхватила его за шею, а он поднял ее на руки.
Алька глупо улыбнулась, подумав, как, должно быть, удивятся домашние, когда они заявятся вот в таком интересном виде.
Эпилог
Дом встретил их сонной тишиной. Алька все прижималась к Мариусу, все еще не верилось, что – вот он, живой. Казалось, стоит разжать руки и отпустить, как он начнет таять словно мираж. И поэтому она крепко переплела пальцы и терлась лбом о грязную и колючую щеку, пропахшую кровью, болью и магией, и не спешила открывать глаза, потому что после портала невыносимо кружилась голова и тело словно покачивалось на волнах.
– Ну все, все, мы на месте, – хрипло прошептал он. – Давай-ка я тебя поставлю на ноги, Алайна-а-а…
Она вдруг сообразила, что Мариус и сам устал и, скорее всего, был ранен. А она, глупая курица, не желает слезать с рук.
– Ой, прости, – пробормотала едва слышно.
Но он и сам не торопился ее отпускать, даже когда ступни утонули в мягком ворсе ковра. Так и придерживал за талию.
Алька заглянула в кофейные глаза, ставшие такими родными, осторожно провела ладонью по щеке, скользнула подушечками пальцев ниже, к ключицам, потом к ребрам. И снова вспомнила, что Мариус пару дней провел в подземельях Магистра, и даже страшно подумать о том, что ему пришлось пережить. Но – живой. И даже на ногах крепко держится.
– Так, – Мариус решительно отодвинул ее от себя, – давай-ка начнем с того, что примем ванну. Посмотри
