– Ты весь в крови, – кивнула Алька.
И вот это осознание того, что ее мужчина буквально залит засохшей кровью, внезапно отрезвило, выдрало из сладкого дурмана.
Алька вздохнула и осмотрелась. Оказывается, Мариус перенес их в свою спальню и они как раз стояли между дверью и роскошной кроватью, застеленной покрывалом с цаплями. За окном разгоралось утро, солнечные лучи снопами рассыпались по комнате, порхали редкие пылинки, привычно пахло деревом, кожей, горьким шоколадом.
Ее затрясло. Все равно не верилось, что все закончилось. Что оба они живы и что она стала просто человеком.
– Ну ну, птичка моя… Что это ты? Сделала самую важную часть работы, а теперь дрожишь?
Мариус, успевший облачиться в халат, принес Альке еще один и начал одевать ее, как маленькую. Алька млела от легких прикосновений, в доме было тепло и ее разморило от близости Мариуса, от ощущения безопасности.
– Что там было? – спросила она тихо. – Что случилось с Магистром?
Мариус положил ей руки на плечи и серьезно сказал:
– Магистра больше нет, Алайна. Тебе удалось расколотить артефакт в тот самый миг, когда все это еще имело смысл. Поэтому я тебе жизнью обязан. Но, знаешь, мне приятно быть обязанным именно тебе. Меня это не будет тяготить. А теперь идем вниз, попросим, чтобы нам организовали ванну.
Алька еще раз осмотрелась и удовлетворенно улыбнулась. Ей казалось, что по комнате, трепеща крылышками, летает маленькое тихое счастье. Ее личное, отвоеванное у судьбы. И пошла следом за Мариусом, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым ощущением – ворса к пяткам, теплого воздуха к лицу, мягкой ткани к телу.
Так, держась за руки, они спустились на кухню, и Алька вдруг вспомнила тот самый первый вечер, когда она, шатаясь и поминутно хватаясь за стенку, вот так же добрела до кухни – и увидела, как за столом сидели Тиберик и Робин, а Марго пекла пирожки. А сейчас там были только Марго и Эжени. Марго сидела в кресле, укрывшись вязаным пледом, а Эжени ловко лепила ватрушки, раскладывала творог с изюмом по лепешечкам из теста.
– Говорю вам, скоро вернутся, – убеждала Эжени старушку, – вот увидите. Не печальтесь, матушка, все образуется.
– Да как же… Не доживу. Точно не доживу! Сегодня на рассвете мне уже показалось, что небо дрогнуло и вот-вот свалится вниз, всех задавит, – сварливо кудахтала Марго. – Пастырь свидетель, это никуда не годится – выжить из ума.
– Так мне тоже это показалось, – спокойно отвечала Эжени. – А раз двоим показалось, так оно и было, и вы, матушка, из ума не выживаете, не беспокойтесь.
Эжени стояла спиной к дверям, а Марго вздыхала и смотрела в окно. Мариус негромко кашлянул, чтоб обратить на себя внимание.
Эжени резко обернулась, и испуганное выражение ее лица тут же сменилось на радостное.
– Пастырь! Какое счастье! Ниат Эльдор, вы вернулись! И ты, Алайна, вернулась! Марго, Марго! Вы только посмотрите!
Но Марго и так уже выбралась из кресла, шустро просеменила к ним и, не говоря ни слова, упала в объятия Мариуса.
– Мой мальчик, – прошептала, – мой самый лучший мальчик. Лучше всех.
– Да, это я.
Мариус одной рукой приобнял Марго, которая едва доставала ему до плеча, другой притянул к себе Альку. Так они и стояли. Эжени шмыгнула носом и торопливо отвернулась.
– Я так… это ничего…
– Как оно все сложилось? – подала голос Марго. Она все гладила Мариуса по руке, по плечу и смотрела на него так, словно он и вправду был ее самым-самым любимым мальчиком, ее сыном.
– Потом расскажу, – хмыкнул он. Затем кивнул Эжени: – Пойди и скажи Эндрю, чтоб в котел дровишек подбросил, нам бы помыться.
Через час Алька уже отмокала в огромной хозяйской ванне, такой огромной, что в ней можно было легко разместиться втроем или вчетвером. А так их было всего двое с Мариусом. Он сперва смыл с себя кровь, поливаясь из бадьи и стоя на мраморном полу, и только потом полез к Альке. Уселся напротив, положил руки на бортики и откинул назад голову. Глядя на Мариуса сквозь белый, пахнущий лавандой пар, Алька решила, что он – самый красивый, самый сильный и вообще самый лучший мужчина на свете. Не беда, что весь в старых отметинах. В конце концов, мужчину шрамы только украшают.
Вода была теплой, и Алька изо всех сил боролась с дремой. Все же она устала, очень устала. Да и Мариусу тоже несладко пришлось.
– У нас есть пара дней, – негромко сказал он, – не больше.
– Почему? Ведь теперь…
– Вот именно, птичка. Теперь Пелены нет, мир наполнен магией, бывшие крагхи наверняка потянутся на более плодородные земли, к людям то есть, а люди вряд ли будут готовы их принять с распростертыми объятиями. Появятся новые маги, те, кого задело при разрушении Пелены, появятся новые артефакторы и артефакты. Старые-то не работают. В общем, скоро может стать жарко.
Алька поежилась. Нарисованная Мариусом перспектива пугала до дрожи. Неужели начнется война? Нет, нельзя же так! И как тогда они будут? А Тиб? Он же в Эрифрее, в школе.
– Но! – Мариус сделал многозначительную паузу. – Но рано или поздно все утрясется, уляжется. Думаю, мы как-нибудь эти перемены переживем.
– Надзор мог бы помочь навести порядок, – сказала Алька первое, что в голову пришло, – но неизвестно, что будет на уме у следующего Магистра.
Мариус внезапно усмехнулся и весело ей подмигнул.
– Почему же? Я, так и быть, буду с тобой делиться своими планами.
– Ты – следующий Магистр?
– Так ведь предыдущий назначил меня своим преемником, – было видно, что Мариус веселится от души, – сам написал распоряжение и оставил в кабинете.
– Он ведь не собирался умирать, с чего бы? – Алька подозрительно прищурилась. – Не хочешь мне рассказать и это?
– Хочу. Но не сейчас.
Склонив голову к плечу, Мариус поманил ее к себе.
– Иди сюда. Помнится, я грозился тебя отшлепать за отвратительное поведение на скале, когда ты собралась распрощаться с жизнью. Иди-иди, птичка.
Отшлепать?
Алька почувствовала, что щекам стало жарко. Так, что даже прикрыла руками грудь под водой.
Мариус притворно вздохнул, а потом резко подался вперед, на Алькину сторону, так что она даже не успела и пикнуть. Прижал к бортику, несколько мгновений вглядывался в ее лицо, а потом поцеловал. Вот так просто, ни о чем больше не спрашивая.
Алька не стала отворачиваться. Несмотря на усталость, ей почему-то все равно хотелось этих поцелуев, этих бережных, вкрадчивых прикосновений. Но все-таки он оторвался от нее на минутку, чтобы сказать:
– Я не знаю, как жил без тебя, птичка. Наверное, это были не самые лучшие годы моего существования… Я тебя люблю, Алайна. А ты? Ты что-нибудь скажешь?
Алька помолчала.
Вспомнила свои глупые попытки осознать, что же чувствует к Мариусу.
Ее чувство было невозможно измерить или как-то описать. Но оно существовало, жило и на самом деле было таким глубоким и всеобъемлющим, что даже подходящего слова не находилось. «Люблю» – этого казалось так мало по сравнению с тем, что она сейчас чувствовала.
Но поскольку ничего другого не придумалось, она посмотрела Мариусу прямо в глаза
