Наступило жуткое мгновение тишины, от которой Ника вздрогнула. Наконец Квинн кивнул. Чед отбросил его в сторону.
– Мне надоели твои выходки, пацан. Встань еще раз у меня на пути, и ты об этом пожалеешь.
Квинн обиженно потер шею, когда Чед забрался на водительское сиденье.
Он пробормотал что-то невнятное, как только дверь захлопнулась.
– Что это значит? – уставилась на него Ника.
Квинн колебался.
– Ну… это не очень приличное ругательство на гаэльском.
Он посмотрел на нее полными озорства синими глазами и, несмотря на то что минуту назад возле его головы был пистолет, дерзко ухмыльнулся.
* * *Полтора часа спустя они прибыли к простому, бежевого цвета дому на окраине Санта-Барбары, окруженному щедрым, хотя и недостаточно ухоженным газоном. Путь к входной двери был усеян увядшими от жары, склонившимися цветами. Сидя в раскаленном душном салоне фургона, группа пыталась разработать план. Квинн скептически посмотрел на дом.
– Так мы что, просто будем ездить по стране и стучать во все двери, перечисленные в этой книжонке?
Интеграл покачал головой.
– Наша задача – обнаружить закономерность между тем, что мы находим. Есть какая-то причина, по которой директор записал и закодировал эти адреса и сохранил их. Нам просто нужно установить алгоритм.
– Ты так уверен, что у него была причина? – возразил Квинн.
– Такие люди, как он, ничего не делают без причины, – веско заявил Интеграл.
– Какова наша история? – вмешалась Эмбер.
– Как насчет опроса выпускников, который поможет подобраться к некоторым важным вопросам? – предложила Ника.
– Я пойду с вами, – крякнул Чед. – Прослежу, чтоб вы не спалились.
Через несколько секунд Ника постучала в дверь. Им открыла блондинка лет сорока. Она устало посмотрела на них. В ее облике было что-то знакомое, что не давало Нике покоя. Однако она сказала себе, что со своей фотографической памятью вспомнила бы любую женщину, с которой когда-либо встречалась.
– Чем я могу вам помочь? Если речь идет о проекте районного сквера, то мы уже сказали другим студентам, что в этом году не можем позволить себе пожертвований, – проговорила она немного печально.
Квинн шагнул вперед.
– Здравствуйте, нам было бы интересно, если бы мы могли поговорить с вами о Вилдвудской академии. Мы проводим опрос на эту тему.
Его ирландский акцент и обаяние немного сгладили бессмысленность этой жалкой выдумки. В первый момент Нике показалось, что хозяйка дома сейчас скажет им попросту, что ничего не знает о Вилдвуде. Но затем рука женщины сжала дверь так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Я… не хочу говорить о Вилдвудской академии, – вежливо сказала она.
Интеграл, внимательно наблюдая за ней, несколько раз нервно моргнул, как он делал, решая сложные задачи.
– Вы мама Элоизы, – сказал он.
Элоиза была их одноклассницей в Вилдвуде. Она была талантливой певицей и хорошо относилась к Нике, пока ее не исключили за то, что поймали на городской вечеринке.
Теперь Ника смотрела на женщину, узнавая знакомые черты – та же округлая линия челюсти, тот же носик пуговкой.
– Элоиза здесь? – спросила она, вглядываясь мимо женщины внутрь дома.
– Мы ее друзья из Вилдвуда, – объяснила Эмбер.
Глаза женщины с сомнением остановились на Чеде.
– Это наш наставник, – сказал Квинн, склонив голову набок. – Репетитор по танцам, – пренебрежительно махнул он рукой в сторону Чеда.
Чед топтался на месте, как неуклюжий медведь. Женщина ничего не сказала и не открыла дверь шире.
– Элоиза провела для меня первую экскурсию по школе. Мы все были так расстроены, когда она… ушла, – сказала Ника, вспоминая изгнание Элоизы.
Нахлынули воспоминания. То, как Элоиза пригласила ее на вечеринку, а Ника передала приглашение Стелле. Потом Стелла донесла на Элоизу.
Стелла. Воспоминания о погибшей подруге заставили Нику вздрогнуть, и улыбка у нее на губах как бы запнулась. Горе грозило вырваться в виде слез.
– Можем мы ее увидеть? Она дома? – спросила Ника.
Взгляд женщины потемнел. Смотреть в глаза матери Элоизы было все равно что смотреть на озеро – они были спокойны на поверхности, но что-то шевелилось в глубине. Ника не знала что.
Тишина длилась слишком долго. Что-то было не так. Ника предположила самое страшное.
Но женщина слегка улыбнулась и широко открыла им дверь.
– Что ж, разок-другой какая-нибудь компания ей, возможно, не повредит, – сказала она. – Называйте меня Гейл.
Ника вошла в дом Элоизы. Здесь было просто и красиво. Семейные портреты и небрежные коллажи висели на всех стенах, демонстрируя различные цвета волос Элоизы на протяжении разных лет – фиолетовый, зеленый, синий и оранжевый.
– Ее отец сейчас на работе, двойная смена. Конечно, нам очень нужны дополнительные деньги, с тех пор как все это… ну, вы знаете… – Гейл махнула рукой на окружающую обстановку, на опущенные жалюзи. – Это было тяжело.
Гейл говорила так, будто они должны были знать, на какие обстоятельства она ссылается. «Имела ли она в виду исключение? Может, Вилдвуд вынудил их заплатить за школу после исключения?» – подумала Ника. Директор угрожал Нике, что заставит ее мать оплатить весь год, если Нику исключат.
Углубляясь в неестественно тихий дом, Ника поняла: дело не в плате за обучение. С тех пор как они узнали, что Вилдвуд похищает таланты, с тех пор как увидели фотографии в мрачной коллекции медсестры Смит, Ника подозревала, что одной из жертв Академии могла быть Элоиза. Тогда Ника все же надеялась, что ошибается. Однако сейчас эта надежда испарилась.
Гейл остановилась у двери и постучала, но никто не ответил.
– Привычка, просто привычка, – с грустной улыбкой пожала она плечами и толкнула дверь.
Ника заблаговременно расплылась в улыбке, входя в комнату, но выражение ее лица быстро изменилось. Комната была именно таким торжеством эклектики, какое она могла себе представить, зная Элоизу, – там были плакаты эмо-групп эпохи Миллениума, настоящие маски кабуки, атрибутика комиксов и множество наград с вокальных конкурсов.
Посреди комнаты в инвалидной коляске сидела Элоиза. Она не обернулась, чтобы поприветствовать посетителей.
Нике потребовалось все ее самообладание, чтобы не вскрикнуть от вида подруги. Слезы навернулись ей на глаза. «Держи себя в руках», – мысленно одернула себя Ника. Она не должна была раскиснуть здесь, перед матерью Элоизы.
Гейл без особых усилий развернула кресло Элоизы так, чтобы она могла смотреть друзьям в лицо. Элоиза выглядела очень худой. Бледной, как молоко. Веки были полуопущены; глаза тусклые, пустые, белки – с красными прожилками. Единственное движение можно было заметить в ее пальцах, которые слегка терлись друг о друга.
– Дорогая, к тебе пришли твои друзья, – сказала ее мать.
Не наблюдалось никаких признаков того, что Элоиза ее услышала. Впрочем, Гейл, кажется, и не ждала никакой реакции.
– Она не очень хорошо себя чувствует, как вы, конечно, знаете.
Чед задержался в коридоре. Здесь была не его территория. Его сюда не приглашали и здесь его не
