Вернулся не один. Невысокая, некрасивая, расставляющая ударения в словах по одной ей ведомым правилам, - молодая жена. На третьем месяце. Она была не из тех, что комплексуют, и знала, как выходить замуж, когда надо. Там, в деревне, он, истомленный жаждой молодого тела, да еще в непроглядно душных ночах, в минуты близости почитал ее за счастье. Здесь же, в городском свете, при родителях стеснялся ее. Но они приняли ее как родную. Мать даже заступалась за нее, когда он бывал намеренно резок с ней.
Стояла поздняя осень. Было сухо, просторно и чисто. В каждой осени звучит нота ухода, прощанья, печали. Он тоже жил в ощущении смутного непокоя. Осень усиливала это чувство, может потому, что и он, сам того не осознавая, входил в новое время своей жизни. Время, в котором он сам должен был отвечать за что-то. За эту неотвязно-нелюбимую женщину рядом, за сад - отец болел, и родители готовились уезжать в деревню. Оставляя молодым городскую двухкомнатную "хрущевку" и этот, отвоеванный у леса, участок земли.
В один из выходных всей, новой семьей, поехали в сад. Все основные работы были сделаны. Земля перекопана, верхушки малинника арочно увязаны друг с другом, стволы яблонь возле корневища обмотаны капроном, что б не погрызли зайцы. Что кроме радости мог дать взгляду вид аккуратно ухоженной земли, отдыхающей после трудов? А ему от этой чистоты и порядка становилось еще безнадежней и горше. И на душе было однообразно-серо, словно это и не душа вовсе, а монотонный лоскут неба, словно это по ней ласково и бесшумно, контуром похожим на угол бритвы, скользит куда-то вереница гусей. Отец чувствовал его состояние. Шутя, заходя из далека, пытался успокоить, рисуя грандиозные картины прелестей земледелия. Он срывался в ответ:
- Сам ты в мои годы, сад не брал. Я помню - мать очень хотела. Буду следить, как сумею. Но порядка такого, как у вас, мне вряд ли добиться. А убеждать меня в том, что это большая радость и счастье не надо. Не знаю, почему для меня это груз, ноша, не знаю.
Прошла зима. Весной родился сын. Маленькое удивительное создание своим внимательным и все понимающим взглядом, покорило его сердце и с новыми непривычными хлопотами серое, неуютное, казалось, исчезло, забылось. Время от времени, он испытывал смутное беспокойство - в саду он еще не был ни разу. Только собирался и тут же, находил более неотложные заботы. Но к началу июля чувство невыполненного долга стало сопровождать его постоянно. И в ближайшие выходные они поехали в сад. Взяли с собой маленький, сладко посапывающий кулечек - оставить его было не с кем.
Он думал, что сад зарос, но того, что открылось им, когда они подошли к своему забору, представить он не смог бы даже напрягая воображение. Трава стояла сплошной стеной в рост человека. Даже яблони вырывались из нее только верхушками, кустарников не было видно вовсе. Мучительно накатило чувство вины перед родителями. Что осталось от их труда?
Сына положили в тени дома на сдвинутых стульях. Такая грозная с виду стена с радостным шумом сдавалась плавным движениям косы. Остро пахло свежей зеленью разнотравья. Ощущение силы переходило в азарт. Дойдя до клубничной гряды, он ахнул. Казалось, ягода просто рассыпана равномерным высоким слоем и лишь для порядка прикрыта сверху резной зеленью листьев.
Они собирали клубнику. Нещадный жар дрожал в воздухе колеблющимся маревом. Тело саднило от пота. Но раздеться было нельзя. Несметное количество паутов, оводов прочей кусающейся нечисти жгло даже через одежду, открытые части тела были в волдырях от укусов. Гимзили комары, различимые в парной мути только противно-тонким ноющим звуком, да укусами, в которых была не столько боль, сколько садистская изощренность пытки. Движимое жизненным инстинктом, силой, видимо, еще более мощной, чем его детская жажда клубники, летающее зверье платило за свое стремление жизнью, но это не отрезвляло, а напротив словно подстегивало их разномастную орду к еще большей ярости атак. Звенела сплетенная из какофонии звуков предельно режущая слух нота, той высоты, за которой исчезает человеческое восприятие. Что это было? Жужжание крыл или жара переплавившись через мыслимые пределы, обратилась в звук? И рвущийся сквозь все это плачь ребенка. Закутанный в пеленки он не мог даже отмахнуться. Они занавесили его марлей, но она плохо спасала. Беззащитное личико его было один сплошной волдырь. Еще не успев пожить, он уже платил... Платил по родительским счетам.
Почему они не уехали тогда? Не бросили все? Что это было? Не жадность - точно. Что-то сродни долгу? Или слепой инстинкт? Так зверь, попавший в фары, уже не в силах выскочить из полосы света. Работали, как заведенные, ожесточенно и беспорядочно молотя руками по телу, прерываясь лишь, чтобы успеть бросить в ведро одну-две ягоды. Они остановились только тогда, когда собирать клубнику было уже некуда. Корзина, два старых ведра, найденных в саду, сумка - все было полно с верхом.
В электричке было невыносимо душно. Потные спрессованные в одну липкую массу тела, слабо мерцающие взглядами изможденных животных. Он видел свою, стиснутую со всех сторон, жену. С двумя ведрами в руках, которые она не могла поставить, с сумкой через плечо, ремень которой уродливо перекосил, подчеркнув, ее маленькие слабые груди, жалко прилипшие ко лбу жидкие волосы, распаренное клубничного цвета лицо. Он вспоминал, глядя на нее, ту силу желания, ту жажду ожидания, с которой он хотел женщину. Пусть не именно ее, - женщину. Но значит и ее. С еще большей, чем клубничная, страстью, он представлял себе, как это будет в распаленных юношеских мечтах. О чем мечтал он? Об этом?
Дома первым делом вымыли и убаюкали измученного сына. Вымылись сами. Глаза слипались не столько от усталости, сколько от ада прошедшего дня. Но на кухне ждала клубника. Оставлять ее до завтра было нельзя. Ягода перестояла и на жаре могла скиснуть. До глубокой ночи они, сидя друг против друга тупо, механически обрывали зеленые шляпки. Руки были липки и ярко-красны от сока. Он не попробовал ни одной ягоды. Сидел, склонившись, обрывая шляпки, вспоминая, как мечтал когда-то: о целом ведре клубники - Вот оно! Ведро. И думал, до чего уродлива она, бесформенная, как картофельные клубни. Может поэтому и клубника? Есть ли еще столь нелепая по форме ягода? Аккуратная брусника, звонкая в своей округлости клюква, волшебно сложные, но такие законченные малина и ежевика, обтекаемая, как маленький солнечный дирижабль, облепиха, даже у ближайшей сестры - земляники: каплевидная законченность формы. А эта? Какие-то раздутые, похожие на носы нарисованных алкоголиков, волдыри.
Так сбылась
