- Не пью, даже с другом "на посошок" отказался. А то одна знакомая пугала: "Здесь все пьют", - так что лучше не начинать. Да и не на что особо, я ведь на самом деле тебе все отдал. У друга стольник занял, а жить до первой зарплаты.
- Тогда, счастливо. А за деньги не переживай, они: может, мальчонку моего от голодной смерти спасут, - мужик улыбался, но было видно, чувствовал себя неловко.
Сергей неторопливо шел по улице. Район, как район. И пьяных вроде не видно. Он купил кефира, творога, хлеба и решил: обойдусь, экономить надо, на сколько эти сто тысяч тянуть, - неизвестно. Вечером маме надо позвонить, а то уехал: ни слуху, ни духу, хотя так и обещал, - пока устроюсь... С семи тариф льготный на переговоры, в два раза дешевле, заодно и картошки возьму, творог каждый день есть не будешь.
Сергей открыл непривычную еще дверь, вошел, и смог только развести руками. В углу на свернутом поролоновом матраце, поникнув головой, сидел печальный квартиросдатчик.
- Извини. Паспортный с четырех, а не с двух. Где, думаю, мотаться буду? Бутылочку взял, колбаски, угощаю. Может, отметим все-таки?
- Говорю же: не пью, - ответил Сергей, и испугался, что второй раз мужик не предложит.
- А кто говорит: "пить"? Мне самому в паспортный, и домой быстрее надо, сына из садика забрать, парень у меня - боец. Но по сто грамм...
Сергей ушел на кухню мыть привезенные от Сашки бокал без ручки, железную кружку, и ковшик с облупившейся эмалью. Из комнаты раздался грохот.
- Надеюсь, не водка? - крикнул Сергей, набирая воду.
- И водка тоже, - послышалось из комнаты.
Квартиросдатчик уже по хозяйски раскатал матрац и уселся на него, скрестив ноги. Видимо, во время этой операции он и задел бутылку, так как на полу блестела бесформенная лужица. Тут только Сергей подумал, что у него нет половой тряпки, а грязь в квартире, - одной пыли сколько.
- Даже вытереть нечем.
- Ладно, садись.
Сергей протянул ковшик с водой
- На. Я не запиваю.
- А ты посмотри на воду. Какое уж, - запивать, ею и руки мыть нельзя.
Сергей поднес ковшик к лицу, пахнуло затхлой ржавостью болота, и на вид жидкость была ржаво-маслянистая. Придется, пока плиту не подключат, минералку пить, - подумал.
Выпили. Ковылев закурил, квартиросдатчик что-то рассказывал о жене, с которой были нелады, зато при словах о сыне, голос его светлел. Вдруг он вылупил глаза:
- Смотри! - на месте лужицы белело пятно густо белого цвета, - Краску разъело! Ну, сука! Я говорю: "Чья водка?" - АО "Родник", говорит, видите - на тыщу дороже". Ну, сука...
Тут же разлили по второй.
- Вроде и ничего, вкус хреноватый, но пить можно.
По третьей разливал уже сам Ковылев. Бутылка на двоих. Подумаешь. Чего отказывать? Мужик - душевный. И мужик тоже не возражал, хотя бутылка пополам, явно больше тех ста грамм, о которых он говорил вначале.
- Ладно, уже четыре, мне пора, - вспомнил квартиросдатчик.
Сергей не хотел оставаться один.
- Пошли вместе, - сейчас позвоню, решил он. Недалеко от паспортного сдатчик хлопнул себя ладонью по лбу:
- Идиот! Денег не оставил, а там две триста платить надо. Слушай, извини...
- У меня десятками.
- Ты подожди, я сдачу мигом вынесу.
Он нырнул в отдел, и не успел Сергей докурить, - вернулся, протягивая деньги.
- Спасибо, извини.
- Может, продолжим? - неожиданно для себя предложил Ковылев.
- Нет. Нет, что ты, - он замахал руками, и неожиданно закончил, - Хотя... разве что по сто грамм, тут рюмочная недалеко есть.
- Какая рюмочная?! Берем бутылку, закусить, и - обратно. Час тебя все равно не устроит.
- Нет, нет, даже не думай. Я поехал.
- Мы уж давно с тобой едем... Давай так: берем бутылку, стаканчик у бабок купим, садимся в скверике на Бакинской, выпиваем по сто, ты - уезжаешь, я - ухожу. Идет?
- Идет, - тот был неподдельно рад компромиссу.
Бутылку они выпили до конца. Дальше были рюмочные, овощные...
Проснулся Ковылев на поролоне, одежда валялась на полу, хотелось пить. Слава Богу, на месте. Он не помнил, как дошел, как ложился. Автопилот. Из окна падал неяркий, трепещущий свет, он увидел ковшик, дотянулся, преодолевая отвращение к запаху, глотнул, раз, другой, резкий спазм от желудка подкатил к горлу, зажимая рот, он успел добежать до туалета... Стало легче. Нет, это пить нельзя. Сейчас минералки возьму, вроде видел киоск возле дома. Он поднял с пола пиджак, достал бумажник, сто, сто, пятьсот, все мелочь, он подошел к окну, там было светлее, высыпал все из бумажника, - всего было три с половиной тысячи. Все, все, все... он замычал и, мотнув головой, чуть было не долбанул лбом в стекло, опомнившись в последний момент, и просто прижался лицом к стеклу, чуть влажное оно приятно холодило. Денег не было. Напрягая память, он понял, что ничего не потерял, он их просто пропил. Пропил. В овощном, кажется, брал ананас мальчонке в подарок, за первую бутылку деньги вернул, - новоселье не у тебя, а у меня... Новоселье... Денег было не жаль. Парень, может, этих ананасов и не ел никогда. Да и мужик душевный, все время отказывался, он за меня думать должен, что ли? Но что делать? Занять не у кого. Позвонил маме! Скот!
За окном, слева в небе пульсировало багровое зарево, словно отсвет адского пламени. Преисподняя? А правее - две высоченных трубы, прямо в черные облака упирающиеся, как ворота, и обозначены по радиусу красными лампочками, по верху и по средине: чтоб не промахнуться? Души сначала все на небо, на Суд, а потом, кто заслужил, - туда, меж этих труб... в невидимое, но пульсирующе отсвечивающее в небе пламя. Боже, где я? Ты меня забыл? Нет! Я, я тебя забыл. Узнал только, и сразу забыл, а наказание - вот оно. Прости, прости, Господи. О чем это я? Да. Жизнь сначала? Начал! Россия... Вот она твоя Россия! - Твой сто шестнадцатый, - навеки! Вот оно твое Волчье солнце, - багровое зарево в черных тучах.
