Лампа тускло мигнула под потолком. Раз, другой... погасла. Петровна, дежурная медсестра, покосилась на нее, сделала мысленную "зарубку" - не забыть завтра сообщить завхозу - и продолжала дремать.
За сорок лет она привыкла ко всему: и к капризам, и к смертям, и к скандалам родственников, и к этим ночам дежурства - одиноким, жутким, невыносимо унылым, и ко всему относилась философски. Внезапно что-то заставило Петровну приподнять голову. Кто-то шел по коридору.
Большинство больных в отделении экстремальной медицины были лежачими или очень тяжелыми, резво разгуливать кто-то из них вряд ли смог. Может быть, дежурная из соседнего отделения? - успела подумать Петровна, прежде чем вскинула глаза и ахнула.
- Ты? Но ты же... - начала она.
...Петровну нашли наутро лежащей подле ее стола. На полу рядом с ней валялся дешевый "женский" роман в яркой обложке, в выдвинутом ящике - початый пакет дешевого красного вина и вязание: все, с чем Петровна привыкла коротать ночи. Санитарка Леночка, обнаружившая тело, заметила на шее Петровны какие-то непонятные ранки. Но они, конечно, не могли быть причиной смерти. Старейшая медсестра отделения умерла от острой сердечной недостаточности. Так записали во всех документах, так сообщили родственникам, и ни у кого не было причин сомневаться.
Оля откинулась, опираясь спиной о стену, и тихо, дробно рассмеялась.
Спина наполовину утонула в стене - но, все же, только наполовину. Оля про себя отметила это как несомненное достижение. Еще месяц назад она совершенно не могла контролировать свои взаимоотношения с материальными предметами - просто проваливалась в них и сквозь них. Старушенция дала ей не так уж мало, даже больше, чем можно было ожидать. Вообще-то та же Леночка выглядела куда аппетитнее. Но Леночка всегда относилась к больным как к родным: сочувствовала, помогала, никогда не отказывала в выполнении всяких мелких просьб. А Петровна - Петровне ничего не стоило в ответ на предсмертные хрипы рявкнуть "а ну, хватит выкобениваться!"
Оля считала себя справедливым человеком.
Но солнце уже встало, а от него следовало скрыться, да понадежнее. Поэтому Оля, выдохнув, полностью ушла в стену, прикрыла веки - осталась дурацкая привычка с жизни, пора от нее избавиться, но что-то лень - и задремала.
Ночной город продолжал шуметь, мало-помалу успокаиваясь, мириады огней переливались, отмечая цепочками проспекты и бульвары. В городе шелестел дождь, переходя в мокрый снег. В городе царила осень, то улыбаясь последним блеклым солнцем, то вздыхая туманами. Люди, события...
И только в больнице ничего не происходило. Кто-то умирал, кто-то выписывался. Все штатно. Оля за последние два месяца начала лучше понимать врачей и медсестер, да и больных.
Девушка, лежащая на кровати у окна. Это была кровать Оли. А сейчас на ней скрючилась незнакомая худышка, и даже во сне лицо ее было искажено страданием. Оля покачала головой: время умирать этой девушке еще не пришло. Вытянув руку, Оля провела ладонью над девушкой - внутренние кровотечения, разрыв селезенки... очень серьезные травмы, но сейчас и не с такими справляются.
Если, конечно, у больного не лопаются сосуды в мозгу из-за передозировки кетамина.
Рядом лежит женщина, похожая на маму Оли. Мама, наверное, до сих пор не знает, что случилось с ее дочерью... У женщины травма позвоночника. Но и она еще не умирает.
Откуда-то справа повеяло сырым холодом, и это веяние не имело ничего общего с обычным сквозняком. Такое ощущение сырого и холодного ветра возникало даже в самую жаркую погоду, в самых утепленных помещениях, и только в одном случае: если там кто-то умирал. Оля шагнула в стену.
Она уже научилась чуять близкую смерть, хотя и не слишком уверенно.
Нынче Оле удалось прийти быстро - так быстро, что она успела увидеть фигуру, склонившуюся над кроватью. Эту фигуру можно было заметить только краем глаза, потом она переставала быть видимой - но не осязаемой, наоборот, Ее присутствие ощущалось очень мощно. Оля ее не боялась.
К ней она уже пришла.
Молодая женщина, над которой склонилась незваная гостья, отнюдь не считалась самым тяжелым больным в отделении. Наоборот, все, и лечащий врач, и медсестры, в один голос уверяли, что она идет на поправку, скоро ей можно будет садиться, а там, глядишь, и вставать. Один хирург, оперировавший эту женщину, хмурился и поджимал губы, но свои соображения держал при себе.
Как убедилась Оля, хирурги чаще других бывали правы. Но полностью полагаться на их мнение все-таки не стоило. Только на свои собственные ощущения.
Сил в умирающей уже почти не оставалось, но Оля не жадничала. Она никуда не торопилась. Какая разница, накопит ли она достаточно сил сейчас или через полгода? Ее время все равно закончилось, как и время этой женщины - не будет большого греха в том, чтобы забрать у нее то, что ей уже не нужно...
На лице женщины появилось блаженное выражение. Наверное, ей снилось что-то приятное, и никакой боли она не чувствовала. Оля сделала глоток, еще, еще...
- Вот и все, - вслух сказала она, отрываясь от больной.
Дежурная, конечно, ничего не заметит вплоть до самого утра. Удивительно толстокожие они здесь, эти дежурные. Присутствие - разве его можно не почувствовать? А не заметить саму Олю?
Облизнувшись, Оля выпрямилась, напряглась... А не заглянуть ли ей в мужское отделение? Рискованно, конечно. Но у Оли было приглашение. Он так и сказал ей: "Заходи к нам! Заходи, заходи!", а что это, если не троекратное приглашение? Значит, смело можно идти в гости.
Правда, он уже умер. Оля снова облизнулась, - в нем было много силы, очень много, его душа сопротивлялась и не хотела уходить, его тело никак не соглашалось с тем, что травмы несовместимы с жизнью... Если бы не Оля, он бы, возможно, страдал до сих пор: в коме, подключенный к искусственной почке. Но когда его привезли, он был в сознании, хотя и на зыбкой грани жизни и смерти, и поэтому он увидел Олю. И пригласил...
Сегодня это был полуслепой старик, врезавшийся на своем "Москвиче-408" в бетонную ограду. Как нехорошо, подумала Оля, в таком возрасте и с таким зрением - и не отказаться от привычки лихачить! Старого лихача хватило всего на один глоток.
Олю неизменно восхищало и радовало блаженное выражение лица, появлявшееся у всех, кого она навещала. Это означало, что Оля никому не причиняла зла и страданий, она лишь брала у людей то, чем они все равно уже не могли бы воспользоваться.
Зла Оля не желала никому. Она даже порадовалась, что сегодня больше никто не должен умереть. Люди не должны умирать преждевременно, из-за травмы - или из-за ошибки анестезиолога. Или хирурга, неважно. Подумав, Оля поправила саму себя: трем человекам она все-таки желала зла.
