Дерзну ли задать вопрос? Скажите, а Гипнос не в полной мере раскрывает ужасную подоплеку сна лишь потому, что Вы не считаете читателя готовым к таким откровениям, или же эта недосказанность проистекает из Вашей собственной осмотрительности? Лично я уверен, что в дальних пределах сна обретается первоисточник, природу которого не способно объять ни одно божество, придуманное человеком. Вероятно, какому-нибудь греческому мудрецу явился мимолетный отблеск этой истины, и он измыслил Гипноса как маску, дабы оградить и уберечь разум себе подобных. Но, мистер Лавкрафт, наш-то с Вами разум далеко превосходит жалкие умишки простых смертных, и наш долг перед самими собою — не устрашаться сновидения.
Хотелось бы мне, чтобы Вы разделили со мною пережитое в канун середины лета: я провел полуночный час с Серой Кобылой и ее жеребятами{173}. Это остатки древнего поселения; и мне словно бы приснилось, будто я нашел заброшенный вход в могилу. Он уводил в лабиринт, освещенный лишь моим сознанием. Пробираясь все глубже, я вдруг осознал, что спускаюсь в неведомое прошлое. Я понял, что лабиринт — это и есть мозг древнего мага, сущность которого оплодотворила землю, а воспоминания облеклись в форму неестественных подземных выростов. Однажды я, вероятно, опишу это видение в рассказе.
Так я и сделал; и взял на себя смелость вложить рукопись в конверт. Если у Вас найдется время ее проглядеть, любые Ваши комментарии окажутся для меня бесценными. Возможно, Вам придет в голову название более подходящее, чем «Мозг под землей»?
Прощаюсь с Вами из того края, где Вы бываете во снах,
с неизъяснимым восхищением, Ваш
Кэмерон Таддеус НэшОлд-Сарум-роуд, 18
Солсбери
Уилтшир
Великобритания
30 октября 1925 г.
Дорогой Г. Ф. Лавкрафт!
Спасибо за Ваши добрые слова о моей повестушке, и спасибо, что взяли на себя труд придумать название. Теперь она больше походит на одну из Ваших историй. Также позвольте выразить Вам мою признательность за то, что потратили свое время на ее редактуру. Я уверен, Вы меня поймете, если я предпочту не вносить исправлений — пусть история останется такой, какой она мне приснилась. Я счастлив, что Вам кажется, ее в любом случае стоит предложить в «уникальный журнал», и настоящим письмом наделяю Вас всеми необходимыми полномочиями. Я уверен, что «Под камнями» от Вашего покровительства только выиграет.
Я должен извиниться за свою ошибку в том, что касается «Гудини». Если бы рассказ назывался «Под пирамидами» и был опубликован под именем не кого иного, как великого Говарда Филипса Лавкрафта{174}, клянусь Вам, у читателя в моем лице он бы вызвал совсем иной отклик. Мне следовало бы догадаться об истинном авторстве, ведь это рассказ о сне. Могу ли я предположить, что материал для него частично предоставлен Гудини? Вероятно, это и лишило рассказ достоверности Ваших прочих произведений. Совместно работать над сном могут только настоящие сновидцы.
Я немало позабавился, прочитав, что Вам пришлось перепечатывать этот рассказ заново — причем в брачную ночь. Возможно, потеря оригинала рукописи — это на самом деле для Вас большая удача, которой нельзя не порадоваться. Вы ведь позволите собрату-сновидцу отметить, что Ваша влюбленность и брак явно отвлекают Вас от Вашего истинного предназначения в мире. Я горячо надеюсь, что Вы не утратили способность свободно видеть сны — теперь, когда Вы не одни. Не будет ли Ваша жена препятствовать вам в посещении мест, богатых снами, или в использовании талисманов, приманивающих сны к Вашему ложу? Вы, вероятно, заметили, что я сменил местожительство, исчерпав потенциал того могильника, о котором я Вам писал. Думается, в моем новом обиталище я смогу найти портал, открывающий доступ к снам, каких не знавал еще никто из живущих.
Между тем я прочел пару Ваших недавно опубликованных рассказов. Музыкант Цанн и его улица — это все сны, не так ли? Ведь только в снах улицы не нанесены на карту. А бездна, рожденная музыкой, случайно, не отблеск ли, не намек ли на источник величайшего из снов? А грезы Картера на кладбище воссоздают вещество сна в реальности[14]. И это правильно, что сон остался без имени, ведь сущность снов поименовать невозможно — да и не следует. Вы упомянули, что эти рассказы были написаны до того, как Вы принялись ухаживать за вашей будущей женой. Дерзну предположить, они напоминают Вам о том, что Вы того гляди утратите! Сновидцу пристало одиночество; он должен быть свободен следовать любым подсказкам разума.
По крайней мере, пока Вы не в состоянии писать сами, Вы продолжаете распространять видения — но мои. Теперь, когда Вы выступаете моим представителем в Америке, мне будет приятно, если Вы станете называть меня просто Тад. Такое обращение порадовало бы меня из уст друга; и звучит очень по-американски, правда? Позвольте мне, воспользовавшись случаем, послать Вам как моему агенту еще три рассказа. В них меня все устраивает, включая названия. Можно попросить Вас не показывать их в Вашем кругу и не упоминать обо мне? Предпочитаю, чтобы обо мне никто ничего не слышал, пока я не опубликуюсь. Надеюсь, журнал соблаговолит поместить оба наших
