ей времени для ухода за машиной.
Здание Бендикс, как его называли, выглядело так, словно его вырубили из единого куска синей стали. Оно круто вздымалось в небо — изящное сочетание бритвенно-острых линий и темных провалов, под определенным углом оно производило впечатление средневековой крепости. Направляясь через стоянку к главному входу, Монти так и не могла решить, нравится ей такая архитектура или нет.
Дом обладал собственной системой глушения посторонних шумов, искусственным дневным освещением в сочетании с ионизаторами воздуха, что, как утверждали архитекторы, способствует фактору хорошего самочувствия, лучше, чем любое солнечное освещение, и, как уже было доказано, повышает производительность. Но ходили и зловещие слухи. Зачем, спрашивали люди, у «Бендикс Шер» возникла необходимость в штаб-квартире без окон? Что они хотят скрыть? Просто такая конструкция? Экспериментальная футуристическая архитектура? Или за этими несокрушимыми стенами они проводят какие-то жуткие эксперименты над животными?
Стояло теплое осеннее утро, и ни Монти, ни отец не стали надевать пальто. Она несколько дней обдумывала, что надеть на эту встречу. В конечном счете остановилась на своем черном бархатном жакете, белой шелковой блузке с шерстяным шарфиком в экзотических цветах Корнелии Джеймс, короткой черной юбке и туфлях на среднем каблуке, чтобы чуть прибавить себе роста. Несколько лет назад ее описали в газете как «малышку» — дочь своего отца. И с тех пор она носила туфли только на каблуках.
Пять футов и четыре дюйма — маловато, конечно, зато к форме своих ног она претензий не имела. По этой части у нее все было более чем хорошо, и она это знала. Совершенно непредсказуемой частью ее облика были волосы: копна буйных белокурых прядей, которые вились от природы и падали ей на плечи самым естественным образом. Порой они производили великолепное, буквально взрывное впечатление, но случалось, они вели себя так, словно их спрыснули инсектицидами.[5]
Почти все свои черты лица Монти унаследовала от матери-норвежки и знала, что стоит ей немного поработать над собой — и она станет олицетворением скандинавского здоровья и жизненной силы. Но она слишком хорошо знала, что после долгих месяцев сырой зимы у нее становится болезненно бледный цвет лица.
Она знала, как много унаследовала от матери — не только внешность, но и вкусы. И ее устраивало почти все, кроме одного: диагноз, поставленный матери. Монти подсознательно помнила, что в ее организме может гнездиться некий особо нежелательный ген, который перешел к ней с кучей других. Но она редко задумывалась над этой темой, успокаивая свои страхи надеждой, что развитие генетики успеет найти пути спасения прежде, чем что-то случится.
Почти каждый, кто встречал Монти, с удовольствием проводил время в ее обществе. Безусловно положительная личность, она так и излучала уверенность и доброжелательность, а чувство юмора открывало в ее собеседниках лучшие стороны человеческой натуры.
Когда отец и дочь поднялись по белым мраморным ступеням, створки электронных дверей раздвинулись, и они вошли в атриум[6] высотой с кафедральный собор. Все вокруг было облицовано белым мрамором и создавало впечатление сдержанного неоклассицизма. Вечнозеленые растения в изысканных вазах лишь подчеркивали стерильную белизну интерьера.
Дальняя сторона холла была отделена линией электронных турникетов, рядом с которой тянулась длинная конторка охраны и батарея мониторов. Перед ними сидели трое мужчин в униформе. Когда они подошли к стойке, один из мужчин поднял на них глаза и вежливо улыбнулся.
Он был чернокожим, но краскам его лица недоставало глубины и сочности, словно какое-то лекарство губительно сказалось на них. У него был такой вид, как будто когда-то он был высоким и сильным, но сейчас потерял и вес и рост.
— Могу ли я помочь вам? — У него был слегка гнусавый голос простуженного человека.
— Да. У нас договоренность о встрече в четверть первого с сэром Нейлом Рорке.
— Будьте любезны, могу ли я узнать ваши имена?
Монти назвала, и он ввел их в компьютер. Принтер зашелестел, и через мгновение охранник протянул им два беджика. Монти и отец посмотрели на два зеленых опознавательных знака, которые им выдали при входе и которые они уже успели закрепить на лацканах. Теперь появлялись новые пропуска. Охранник снова уставился на клавиатуру, нажал одну из клавиш и продолжил смотреть на экран. Затем второй раз улыбнулся им:
— Я проведу вас наверх.
Жестом охранник показал, чтобы они прошли турникет, а затем через атриум провел к сдвоенным лифтам. Когда он сунул карточку в щель, двери ближайшего лифта немедленно и практически беззвучно разошлись. Монти сочла почти полное отсутствие звуков слегка обескураживающим и вошла в кабину лифта, устланного толстым ковром и с зеркалами по стенкам. Она не без удивления отметила, что тут нет панели управления.
Охранник вежливо пропустил ее отца, вошел сам, посмотрел наверх и коротко кивнул. Створки начали бесшумно сдвигаться. Монти проследила за направлением его взгляда — к маленькому стеклянному сенсору над дверью, но, как она поняла, это был не сенсор, а объектив.
Через несколько мгновений охранник проводил их с отцом в роскошную приемную. В ней по стенам тянулись пилястры, висели гравюры, представлявшие разное сочетание оттенков серого; у Монти создалось впечатление, что она попала на съемочную площадку, где будет сниматься заключительная сцена «Космической одиссеи-2001».
В центре помещения за столом, который выглядел как отдельный островок, сидела элегантная брюнетка тридцати с небольшим лет. Она приняла гостей у удалившегося охранника и вежливо, хотя и несколько заученно, сказала:
— Добрый день! Будьте любезны присесть. Сэр Нейл сейчас выйдет к вам.
«Ну и место!» — подумала Монти, располагаясь на софе серой кожи. Осмотревшись, она отметила на стенах несколько больших абстрактных картин кисти художников, которых, как ей показалось, она должна знать. Картины были не в ее вкусе, но она не могла не признать, что, вне всяких сомнений, они представляли собой продуманные корпоративные инвестиции. Она невольно сравнила этот дворец с их собственными помещениями. В Лаборатории Баннермана не было даже приемной: посетителям приходилось неловко пристраиваться между столами в бухгалтерии, а снимали обувь они в помещении лишь чуть больше чулана.
В желудке у нее словно порхали бабочки; она отнюдь не нервничала перед встречей с сэром Нейлом Рорке, но боялась, что ее непредсказуемый отец выскажет отвращение к показной роскоши этого места и шумно покинет его. Он уже озирался с мрачным выражением на лице.
— Ты заметила — тут нет ничего, что говорило бы о компании, как таковой? Будь у меня столько места, я бы, черт побери, использовал его, чтобы показать хоть часть своей продукции.
Он произнес это с добродушным юмором. «Вот и оставайся таким, — с лихорадочным напряжением подумала она. — По крайней мере, пока не получишь предложение от них!»
Она посмотрела на брюнетку, которая печатала на клавиатуре компьютера. Монти подумала, что монитор перед ней может показывать внутренность лифта и не она ли контролирует его. И тут в дальнем конце помещения открылась дверь, в которой появилась безошибочно узнаваемая фигура сэра Нейла Рорке.
— Доктор Баннерман! Мисс Баннерман! До чего приятно видеть вас!
Он приветствовал их с веселым дружелюбием, у него был баритон теплой окраски, с привычными интонациями оратора, выступающего во время званого обеда. Облаченный в великолепно скроенный костюм в тонкую белую полоску, с густой копной вьющихся рыжеватых волос, он был необыкновенно элегантен. На лице лежала венозная сетка, рисунок которой говорил об обеденных залах, украшенных дубовыми панелями, о прекрасных винах и погруженности владельца в биржевые курсы. Тем не менее у него был вид добродушного дядюшки. В эти первые мгновения Монти пришлось сделать усилие, чтобы собраться и не забывать, что она находится в присутствии одного из самых могущественных в мире капитанов индустрии.
Он протянул руку, которая оказалась большой и розовой. Монти пожала ее и слегка удивилась
