Алхимик

крепости хватки, твердой как сталь. В то же самое время ей показалось, что она уловила искорку какого-то мерцания, которое мелькнуло в его глубоко посаженных глазах орехового цвета. Не сексуальную заинтересованность или что-то в этом роде; это скорее было схоже с чувством, что он понимает ее, что он доподлинно знает, зачем она явилась сюда, и прекрасно осведомлен о проблемах, с которыми столкнулись она и ее отец, и хочет дать ей знать, что он на ее стороне, что они с ней участники одного заговора и она может доверять ему.

Когда он выпустил руку Монти и повернулся к ее отцу, у нее на мгновение промелькнуло ощущение, что она знала его всю свою жизнь. Теперь она начала понимать, почему так много людей тепло относятся к нему: всего за несколько секунд он стал для нее любимым дядюшкой, он собирается взять ее прогуляться по набережной, где купит ей маковое печенье и большую порцию мороженого с шоколадной начинкой, которая вылезает из него.

Она исподтишка посмотрела на отца, но его лицо ничего не выражало.

— Пройдемте в мой кабинет и пропустим по глоточку. Доктор Кроу, наш исполнительный директор, через несколько минут присоединится к нам за ланчем.

Рорке возглавил процессию, и Монти пошла по длинному коридору, стены которого с обеих сторон были украшены еще более странными полотнами.

— В свое время вы хотели быть художницей, не так ли, мисс Баннерман? — спросил хозяин дома, который, заложив руки за спину, шел между отцом и дочерью.

Монти нахмурилась, пытаясь сообразить, как он это узнал.

— Да… давным-давно.

— Но вы предпочитаете традиционную живопись. — Он развел руки и показал на абстрактные полотна. — Не думаю, что они вас интересуют.

Она посмотрела на него, не зная, что ответить, удивленная и растерянная.

— Я… мне никогда не доводилось углубленно изучать абстрактное искусство, — ответила она, не желая показаться грубой.

Рорке мягко улыбнулся, и в его голосе появились меланхолические нотки.

— Что ж… вы же видите, для всех нас жизнь полна путешествий, которые мы так и не совершили. — Он повернулся к ее отцу и с подчеркнутой многозначительностью сказал: — Не сомневаюсь, мы сможем договориться, доктор Баннерман, не так ли?

«Мне нравится этот человек, — подумала Монти. — Мне в самом деле нравится этот человек».

6

Барнет, Северный Лондон. 1940 год

Постельное белье рывком отлетело в сторону, и, казалось, одновременно вспыхнул электрический свет. Маленький мальчик в полосатой пижаме, лежавший с руками, сложенными на животе, моргнул, выныривая из глубокого сна.

— Пусть Господь простит тебя, Дэниел Джадд!

Голос матери. Костлявая ладонь ударила его по щеке, голова мотнулась в сторону так, что хрустнула шея. От холодного ночного воздуха его худенькое тело пошло мурашками. Мать возмущенно смотрела на него сверху вниз. Ее лицо было обрамлено седыми прядями, собранными на макушке в пучок, а мышцы на голой шее, выступавшей из разреза шерстяной ночной сорочки, напряглись от ярости.

После второго удара он увидел стоящего в дверях отца, тоже в ночном халате и шлепанцах. Тот смотрел на него. Мертвецки тощий, с кожистыми складками на лице, он напрягся от гнева.

— Господь простит нашего мальчика, — сказал отец, — ибо он не ведает, что творит.

Ребенок, моргая от резкого света лампочки, уставился на своих родителей. Руки матери, жесткие, как железо, схватили его запястья и с силой развели в стороны.

— Мы говорили тебе! — дрожащим от возмущения голосом сказала она. — Сколько еще раз мы должны говорить тебе?

Он отчаянно старался выдавить вопрос, спросить, что она имеет в виду, но его горло, перехваченное судорогой страха, было не в состоянии выдавить хоть звук. Он получил еще один удар по лицу.

— Вечное проклятие, — торжественно произнес голос отца. — Вот что ты заслуживаешь, греховное создание. Господь наш, Отец Небесный, видит все наши грехи. Плотские вожделения ведут к смерти; мы должны спасти тебя от тебя же самого?, от гнева Господа нашего.

— Ты порочный, непослушный и злостный грешник! — Голос матери поднялся до крика, и мальчик съежился от страха. И от растерянности.

— Разве ты не помнишь слова Господа нашего? — грозно вопросил отец. — Хотя они утверждают, что умны, они глупели, обменивая славу бессмертного Господа на образы смертных людей, и птиц, и животных, и змей?

Мальчик растерянно смотрел на отца. Нет, он не помнил. Ему было всего шесть лет.

— И посему Господь оставил их предаваться грешным наслаждениям в своих сердцах и тела их купались в грязи. Господнюю истину они обменивали на ложь, они поклонялись и служили ложным созданиям, а не Создателю — Который всегда прав. Аминь.

Мальчик молча смотрел на него.

— Аминь! — повысив голос, повторил отец. — Аминь, мальчик!

Робко пробормотав «Аминь», мальчик избежал еще одного удара от матери.

Наступило краткое затишье.

Перепуганный, он лежал, вытянув руки вдоль тела, придавленный кипящей яростью своих родителей. Затем он услышал голос матери. Она говорила, полуприкрыв глаза, словно была в трансе и передавала указания, только что полученные ею на частоте, доступной только ей самой. Гневное выражение лица смягчилось улыбкой.

— Те, которые живут в соответствии со своей грешной натурой, думают только о том, чего желает эта натура, но те, кто живет в согласии с Духом Святым, мыслят лишь о том, что угодно Духу. Мысль грешного человека ведет к смерти, а того, кто подчинен Духу, — к жизни и покою. Потому что мысли грешного человека враждебны Богу, они не подчиняются Божьим законам и не могут принять их. И грешные существа с их мыслями не могут доставить радости Богу.

— Ты это понимаешь, Дэниел, не так ли? — Теперь у отца был мягкий, едва ли не умоляющий голос.

Мальчик лишь робко кивнул, потому что его мать продолжала говорить, не переводя дыхания.

— И если Дух Божий живет в тебе, то управляет тобой не грешная твоя натура, а Дух.

— Живет ли в тебе Дух Божий, Дэниел? — спросил отец.

Мальчик, помолчав, кивнул.

— Ты уверен, дитя?

— Уверен, папа, — испуганно пискнул он.

— Ты хочешь порадовать Господа, дитя?

— Да, папа, я хочу порадовать Господа.

— Если кто-то не чувствует в себе духа Христа, то, значит, он не принадлежит к Христовой пастве, — сказала мать. — Но если Христос в тебе, то пусть твое тело мертво из-за грехов, но дух твой живет, поскольку полон праведности.

— Ты это понимаешь, дитя? — Теперь голос отца потерял мягкость.

Мальчик ничего не понимал. Эта логика была вне его понимания. Тем не менее он знал, каких ответов от него ждут, знал единственный способ обрести покой, избежать очередной пощечины, избегнуть ситуации, когда его вышвырнут за порог и на всю ночь запрут в холодном сарае в саду. Он кивнул и еле слышно произнес «Да».

— Ты хочешь, чтобы Дух Божий жил в тебе, или хочешь обречь себя на вечное проклятие? — спросил отец.

— Дух, — пробормотал мальчик.