Я перестроилась в правый ряд и медленно поползла к перекрестку. В голове крутились другие вопросы. Кто такой Фердинанд? Откуда ему известно про историю с Таней Морозовой? Зачем я должна надеть платье в горошек? Куда и кому нужно отнести пустую коробку? Какое отношение к происходящему имела Светлана Кузнецова? Судя по всему, Фердинанд сначала решил использовать в своих целях Людмилу, но потом что-то произошло, и она исчезла из поля его зрения, и тогда я оказалась главным действующим лицом непонятного спектакля. Минуточку!
От неожиданно пришедшей в голову мысли я даже подпрыгнула на сиденье. Придя впервые в пансион, чтобы осмотреть комнату и договориться с хозяйкой об аренде, я была в темных очках. Обсудив условия оплаты, Берта Борисовна взяла мой паспорт и потребовала:
– Снимите очки. Хочу сверить ваше лицо с фотографией.
Я сочла ее желание справедливым и повиновалась, шутливо заметив:
– Если вы скажете, что я похожа на снимок в документе, впаду в депрессию. Там просто крокодил, а не девушка!
– Милый дружочек, – улыбнулась владелица «Уютного уголка», – я умею распознавать человека на любом фото.
По словам Роберты и Майи, девушка из четвертого номера всегда ходила в бейсболке и темных очках. Но она должна была показать Нечаевой паспорт, и та, я уверена, тоже велела ей снять очки.
Я вдавила педаль газа и понеслась вперед по освободившейся дороге. И чей же документ предъявила мошенница? С большой вероятностью можно утверждать, что мой украденный. Берта Борисовна видела лицо постоялицы! Нечаева должна была удивиться, когда к ней явилась я! Две Степаниды Козловы одного года рождения, похожие, словно яйца… Вы бы, оказавшись на ее месте, промолчали бы, увидев меня на пороге? Неужели бы не воскликнули:
– Что происходит? Ты решила вернуться?
Но хозяйка промолчала. Значит, она знала: я и первая клиентка вовсе не один и тот же человек. Берта Борисовна как-то замешана в этом деле!
Я притормозила на стоянке. А еще низкая, по сравнению с остальными, плата за номер, шоколадка на тумбочке…
Не знаю, какую сумму платила Светлана, но Роберта и Майя отдают намного больше, чем я. А конфета вечером появляется только в моей комнате, никто из жиличек этого не удостаивается. Помнится, Кузнецова не поверила, когда услышала об этом, даже заглянула ко мне в спальню, чтобы уличить меня во лжи, и была очень удивлена, увидев шоколадку. Правда, изумление не помешало Свете ее слопать. А вот я не сакцентировала внимание на конфете. Ну, положили ее и положили. За границей хорошие отели всегда делают гостям милые подарки, и чаще всего это именно сладкое. Но сейчас в голове теснились вопросы.
Итак, по порядку. Почему Нечаева берет с меня крошечную плату? Ответ напрашивается сам собой: ей очень надо, чтобы я жила в ее пансионе. Этой же цели служат и конфеты – пустячок, а приятно, постоялице понравится внимание, она не захочет уезжать. Откуда в моем номере взялись голубое платье и фото? Их легко могла положить Берта Борисовна. Значит, хозяйка в курсе происходящего. Почему конфетами не угощали Свету? Ведь у Кузнецовой в комнате обнаружилось голубое платье в горошек, значит, ей тоже предстояло участвовать в каком-то спектакле. Ох, зря я разозлилась на соседку и не повезла ее в аэропорт. Она могла рассказать много интересного и наверняка осталась бы жива. Кстати, кто убил несчастную?
Я вышла из машины и направилась ко входу в отель, продолжая размышлять. Наверное, Света в той остановленной ею легковушке зачем-то открыла сумку, и, может, именно в этот момент водителю потребовалось резко затормозить. Саквояж упал на пол, из него вывалились пачки денег. Бомбист сообразил, что у пассажирки при себе крупная сумма, и задушил бедняжку. Степа, ну почему ты не запомнила номер?! И я даже не могу назвать марку машины, она самая обычная, черная… Или темно-синяя? Впрочем, вполне вероятно, что серая.
Я посмотрела на дверь пансиона, потом развернулась и пошла назад к своей малолитражке. Конечно, уже вечер, поздновато для визита к немолодой Клавдии Васильевне Охрименко, продавщица магазинчика на станции Васькино вполне могла лечь спать. Зато она совершенно точно сейчас дома. Ничего, даже если я ее разбужу, попробую выяснить, кто велел ей лгать перед камерой и записывал ее «выступление». А с Бертой Борисовной побеседую с утра, предварительно обдумав, как вести разговор.
Глава 31
Клавдия оказалась особой беззаботной, дверь квартиры распахнула безо всяких вопросов. Но мне сразу стала понятна причина ее беспечности – едва Охрименко, икнув, открыла рот, в воздухе резко запахло алкоголем.
– В-в-верка, – прозаикалась хозяйка, – в-ваще! Ч-че пришла? Бу… бу… бу… бутылевич принесла?
– А как же, – ответила я. – Целый ящик. Пошли на кухню, поговорим.
Охрименко попыталась развернуться в тесном коридорчике.
– Х-хорошее дело… ик… ик… А-а-анька-а-а! С-с-ставь ж-жрачку, Верка в гости пришла, ща выпьем!
Пошатываясь, красавица сделала шаг, зацепилась правой ногой за левую, упала и растянулась на грязном полу.
Я наклонилась над Клавдией, хотела потрясти за плечо, но побрезговала дотронуться до алкоголички и поинтересовалась:
– Ау, вы не ушиблись?
В ответ раздался мощный храп.
– Она теперь не скоро проснется, – раздался рядом тоненький голосок.
Я выпрямилась и увидела девочку лет двенадцати-тринадцати, одетую в черные джинсы и белую майку.
– Если бабушка заснула, то только через сутки встанет, – продолжила та. – А вы кто? Из опеки? Новый инспектор?
– И часто к вам попечители заглядывают? – спросила я.
– Случается, – вздохнула Аня. – Давайте на кухню пойдем, в комнате папа спит.
– Он тоже пьян? – предположила я.
Девочка опустила голову.
– Понятно. – Из моей груди вырвался вздох. – А мама где?
Аня пожала плечами.
– Куда-то подевалась. Год назад ушла на работу, она бутылки собирала, и пропала.
– Странно, что тебя не поместили в интернат, – удивилась я.
– Мне через неделю четырнадцать, – пояснила девочка. – Таисия Максимовна, наша соседка, хотела меня под опеку взять, но ей не разрешили, сказали, что она старая, семьдесят пять лет уже. Поэтому тетя Тася просто так мне помогает. Мне в детдом не надо, я хорошо учусь, ЕГЭ отлично сдам, в институт поступлю, в медицинский.
– Я не имею отношения к опеке, – успокоила я Аню, – меня прислала одна женщина. Твоя бабушка раньше работала в магазине на станции Васькино…
– У нас там дом был, от дедушки остался, – перебила Аня. – Хороший, с большим участком. Но без удобств. Ни воды, ни газа, туалет на улице. А потом бабушка продала избу какому-то мужчине. Я весной в Васькино ездила, захотелось посмотреть, чего с нашим домиком, а его нет, на том месте кирпичный коттедж стоит. Тот мужик купил бабуле вот эту однокомнатную квартиру и еще денег дал, сколько, не знаю. А мы с папой жили в другом месте, у нас с ним двушка в Свиблове, хорошая, просторная. Но сейчас все тут живем.
– Странно тесниться в маленькой квартире, когда есть большая, – удивилась я, пропихиваясь мимо пузатого холодильника в крошечную, едва ли пятиметровую кухню, окно которой было закрыто фанерой.
– Двухкомнатную папа сдает, – пояснила Аня, – за нее больше денег дают.
– И потом они с Клавдией Васильевной пропивают барыш? Вот алкаши! – возмутилась я.
– Родственников не выбирают, – по-взрослому возразила Аня. – Никто не знает, в какой семье он на свет появится.
Я осеклась. Это точно. Моим родителям, страстным археологам, для которых ничего важнее раскопок не было, не стоило заводить детей, им следовало жить для себя. Впрочем, они так и поступали, об их младенце заботилась Белка. Интересно, как бы вели себя отец с матерью, не будь Изабеллы Константиновны? Таскали бы меня в экспедиции или сдали в детдом, чтобы я не мешала им заниматься любимым делом?
– А кто и зачем вас прислал? – спросила Аня.
– Навряд ли ты в курсе той истории, – вздохнула я. – Много лет назад Клавдия Васильевна подтвердила алиби двух девочек, которые пришли в ее магазин и по глупости разбили в нем витрину. А не так давно твоя бабушка сообщила одному человеку, что тогда солгала, что якобы мать одной из тех школьниц дала ей денег за вранье, обеспечивая таким образом своей дочке алиби.
