- Буду. Чай малиновый. Есть?
- Есть, как не быть, - усмехнулся домовой.
У домового мне очень-очень понравилось. Три круглых окошка давали много света, сам дом очень теплый, атмосфера дружелюбная, столик светлого дерева, а на столе книга... из серии про "как", в смысле, эта была "Как приструнить чертей".
- Да давить их, гадов, надо! - в сердцах выдохнула я.
И с этого момента между мной и старшим домовым установилось абсолютное взаимопонимание.
Спустя час, три чашки чая для меня и пять стаканов водки для него, дядь Никодим учил меня жизни:
- С подарками ходить начнут - гони!
Я понятливо кивнула, да что там - кивнула - я записывала! Для чего мы выдернули из книги несколько листов, а домовой мне от щедрот душевных цельный огрызок карандаша выдал.
- Угрожать станут - не слухай, - продолжал дядь Никодим. - Ты вот что обмозгуй, Стасенька: на территории университета меж студентами драки да побоища ни-ни. Записувай.
"Драки ни-ни", - послушно записала я.
- А вот коли порядки наведут, тады и подписувай... на денек, стало быть.
"На денек можно", - торопливо записала, и мы с домовым похихикали подленько и гаденько очень.
Ибо чертей ждали суровые времена.
- И сколько так чертей мурыжить можно? - поинтересовалась я.
- Неограниченное количество предписаний, - обрадовал меня дядь Никодим.
Мы, стало быть, собирались вновь подленько похихикать, но тут в дом постучали. Не в двери там, не в окно, а в дом. Отчего дом весь задрожал.
- Входи уж, - отозвался домовой.
И в комнату вползла голова нечта: огромная, темная, двенадцать глаз мигнули красным, - и нечто вопросило:
- Договор?!
- Нема договора, - хихикнул дядь Никодим.
- Черти! - взревело вновь чудище.
- Действуй согласно инструкции, - весело посоветовал домовой.
- Понял, - еще один рык.
И чудище убралось из домика.
- Ну, за успех! - провозгласил домовой.
Мы чокнулись - я чашкой с чаем, он кружкой с самогоном - и выпили.
- А что, дядь Никодим, давно ли вы в УВМ служите? - спросила я. Домовой ухнул, закусил огурчиком соленым, после подпер щеку кулаком - взгляд его затуманился - и начался рассказ:
- О ту пору, как молод был, жил я в деревеньке Утятино - домик мне выделили знатный, ведьминский - и, стало быть, зажили мы с Ульяной Никиморовной душа в душу. Она на ночь на облет владений своих, я ей и приберу, и с котом Борькой дров натаскаю, и тесто замешу, и пирогов напеку румяных. А она вернется, раскрасневшаяся с мороза, румяная, что яблочко наливное, улыбнется белозубо, да и впорхнет в избушку-то, а у нас уж и пироги, и самовар. И сидим до рассвета, чаи распиваем, о жизни да о делах разговоры всякия...
Он вдруг умолк. А я жадно спросила:
- Дальше? Дальше-то что было, а?
- Дальше, - дядь Никодим тяжело вздохнул. - А дальше, Стаська, случилось горе-горюшко: заехал в деревеньку нашу боевой маг.
- Ой, - вскрикнула я.
- То-то и оно, что "ой", - домовой сник. - Закружилось у них, завертелось, не вернулась под утро моя Ульяна, токмо к закату пришла... Глазки-то шальные, на щеках румянец, да не с морозу, коса расплетенная, губы - губы-то пунцовые, и улыбка така, что не сходит. И, стало быть, заговоришь с ней, а она сидит, в одну точку глядит, словно в неведомое, да улыбается.
- И... и... и, что? - спросила отчего-то шепотом.
- А чего уж тут рассказывать - и ничего, - в сердцах ответил Никодим. - День ходила счастливая, второй, да пятый, а опосля маг-то тот с нечистью болотной разобрался, ведьму-то поцеловал, по заду шлепнул, сказал "бывай, красавица", да и был таков.
- Ох, ты ж, черт!
А что тут еще скажешь? Черти, они гнусные, прям как эта ситуация.
- Ой, и тосковала она, ох, и плакала, чуть волосы на себе не рвала. Исхудала вся, одни глаза-то и остались, уж как не выплакала, я и не ведаю.
Мы помолчали, после я спросила:
- А потом? Потом что было-то?
- Потом... - лицо домового стало вдруг жестким, - ушла она, Стасенька. Точнее будет - улетела. По ночи, не прощаясь.
- Куда улетела?
- Дак, к нему в столицу, - дядь Никодим плеснул себе еще. - Это я все потом узнал от знакомого домового. Прилетела она к этому, чтоб его черти порвали, любовь она, Стась, гордости-то лишает. Да только зря летела: у него таких ведьм две штуки - покорные, красивые, а уж что гордость давно забыли, про то и речи нет.
- И он ее... выгнал? - я уже исключительно шептала.
- Лучше бы выгнал тогда, - тоже шепотом ответил домовой. - С ним она жила, полюбовницей-то.
Недоверчиво гляжу на домового. То есть, не то чтобы словам не верю, нет, домовые народ честный, просто как понять "с ним жила", коли там еще две ведьмы имелись.
- Д-долго жила? - спросила осторожно.
- С год где-то, - произнес дядь Никодим, - а мы с Борей ждали и ждали-то, что вернется, одумается, что проснется гордость-то четвертой полюбовницей у энтого, с кровью демонов, жить.
И тут я как заору:
- Чего?!
Домовой как раз себе самогона еще наливал, а от моего вопля едва не расплескал все. Взглянул укоризненно, рукавом стол вытер и хмуро спросил:
- Чего орешь?
Ну, я раскрывать-то карты не стала, просто уточнила:
- Речь-то случаем не о лорде Тиаранге-то?
И замерла, ответ ожидаючи.
- О нем, будь он трижды проклят, о нем, изверге.
Слов нет, одна ругань позорная. Правда и вопросик:
- Дадь Никодим, вы сказали, что две ведьмы у него было, а потом говорите, что четвертой полюбовницей стала. А что, и третья была?
- Была, магиня какая-то, вродь, даже адептка из этой ихней АБМ, тож с ними в одном доме жила. Дом-то большой, комнат много, вот он и поделил дом на две половины, стало быть, на одной эти живут, между собой не ссорятся, а на вторую половину им ходу нет, он сам коли хочет - приходит, а коли нет - так и кукуют они в одиночестве.
- Э-э-э, - все еще слов нет, - а что он, ко всем?
- Нет, Стаська, не ко всем, а к кому пожелает, к той и придет.
Дадь Никодим выпил залпом и продолжил:
- К моей-то ходить совсем перестал. Месяц она ждала, второй, третий, да и, собрав вещи, ушла поутру, только...
- Только что?
Махом выпив все из кружки, домовой ударил ею о стол и в сердцах ответил:
- Вот только не отпускал он ее!
И только я собиралась дослушать жутко слезливую историю, как в домик снова постучали. Не в пример сильнее: бутылка едва со стола не свалилась, а после раздался рык:
- Никодим, ты что творишь?
Домовой охнул и прошептал:
- Ох, Владлен Азаэрович!
И полез под стол.
- А кто это? - тоже шепотом спросила я.
- Д-декан, - заикаясь, ответил домовой, - ч-ч-чертового факультета... Меня нет!
Следующий удар заставил покоситься картины на стенах и жалобно заскрипеть шкаф.
-Никодим! - рявкнул взбешенный черт.
-Нет меня, нет, - настолько тихим шепотом, чтоб никто не услышал, выдал домовой.
И тут одна из картин со стены грохнулась и стекло защитное взяло и разбилось.
-Охохонюшки, - жалобно простонал владелец дома.
- Никодим, разнесу к демонам всю твою хибару! - заорал черт.
И у меня сдали нервы. А когда у меня сдают нервы, чертям лучше на глаза мне не показываться!
Вскочив, я схватила свою боевую метлу, в пять шагов пересекла дом домового и распахнула дверь в тот самый момент, когда взбешенный черт занес руку для очередного удара.
И он такой грозный был, такой злой, с лицом таким перекошенным и шеей мускулистой, конкретно вздувшейся, что мои нервы мгновенно прекратили сдавать, тихо-мирно вернулись обратно, оставляя хозяйку совершенно неспособной вести диалог. И потому, когда черт разъяренно взглянул на меня, я всего лишь пролепетала:
