Ника, услышав такое, чуть со стула не навернулась. Из осторожности промолчала.
— Будем, — Олеся чокнулась с таким видом, будто ничего дурного не произнесла. Выпила. — Ох, скорее бы они вернулись, я, когда хоть каплю спиртного выпиваю, завожусь до чертиков. А их под рукой нет.
Ника молчала.
— А ты секс любишь?
Она вскинула глаза, которые тут же забегали.
— Что? Не знаешь, любишь или нет? — Олеся смеялась, ее глаза сверкали. — Я просто обожаю. Ты такая смирная на вид, такая скромная. А у меня язык как помело, мелет направо и налево. Я грубая и прямо говорю, что думаю, — она навалилась на стол и улыбнулась. Сквозь натянутую ткань виднелись темные бесстыжие соски. — Говорят, я пошлячка и извращенка. Ну и ладно. Что мне, нельзя поговорить на любимую тему? А ты, наверное, любишь слушать?
Ника неуверенно кивнула.
— Меня постоянно спрашивают, как это, жить с четырьмя мужчинами. Всех интересуют интимные подробности, а тебя нет. Почему?
— С четырьмя? — выдохнула Ника.
— Ага. Сиди.
Олеся убежала в гостиную и притащила фотографию, с которой на Нику смотрели белозубые, улыбающиеся парни, явно из одного помета. Те самые, которых она видела на фотках в гостиной. Выходит, вовсе они и не братья и сестра?
— Четыре мужа, — прошептала Ника, круглыми глазами смотря на Олесю. В их стае самцы часто делились с друзьями своими женщинами и это тоже было ужасно, но по этой жизнерадостной девчонке не скажешь, что ей плохо или страшно.
— Ага. Сама никогда не думала, — Олеся вскочила и принялась убирать со стола. — Сиди, ты гостья. Чаю налью. Так вот, у оборотней такое бывает, когда пары из нескольких особей, хотя и редко. Но я о таком ни разу не думала, пока все не случилось. А подруги теперь меня как видят, сразу спрашивают, как у нас с трахом. А я отвечаю — завидуйте молча. Кстати, все прекрасно складывается, у мужчин же быстрее дело заканчивается, двоих подряд как раз хватает мне. Но это все ерунда. Ты же не знаешь предыстории! Не знаешь ведь!
Она улыбнулась радостно и порочно.
— Не знаю, — промямлила Ника.
— А хочешь послушать?
— Я?
— Как я лишилась девственности, хочешь послушать?
Ника машинально кивнула, хотя не знала, хочет ли. Олеся тут же упала рядом на стул и наклонилась с таким видом, будто собиралась раскрыть что-то очень важное:
— Хорошо, вот тебе моя история…
Глава 12. Олеськины байки
Я созрела поздно. Словно открыла глаза — а половина моих подруг уже замужем, а вторая наслаждается интимной жизнью. А я, восторженная и наивная, ждала, ждала большой любви. Так и получилось — однажды в меня словно молния ударила, когда я увидела его. Мой любимый был известным среди оборотней художником — прекрасно передавал оттенки шерсти или игру лунных лучей на траве. Им все восхищались, не говоря о поклонницах — их вообще были толпы. А тут я — девственница без знаний, как привлечь мужчину. Ну, если знаний и не было, то готовности было хоть отбавляй. Я опросила подруг, закупила откровенного белья, выучила несколько пошлых фраз и пошла на захват любимого. И что ты думаешь? Мой художник был сражен наповал моей «невинной чувственностью», как он это называл.
Дошло до того, что он мне сделал предложение жить вместе. Просто охренеть, подруги от зависти бы задохнулись!
Я была в восторге, согласилась, не глядя.
Тогда же в нашей компании и появились Лясинские — четыре брата из одного помета, приехавшие с севера. Они, конечно, были хороши, стройные светлоглазые блондины, красавчики, тут же всех покорили, но меня волновал только мой художник, который после предложения съехаться вдруг затормозил и никак не хотел двигаться дальше. Видите ли, девственности он меня собирался лишить только после пышного праздника, на котором знакомые и друзья будут гудеть несколько дней подряд, на берегу океана в бунгало под крышей из пальмовых листьев. И ноги мои будут увиты браслетами, а на груди будет лежать венок из орхидей. А на улице будут играть музыканты. Меня представленная картина возносила на небеса, между ног жгло огнем, я хныкала и просила что-нибудь сделать с моим состоянием, но он отказывался. «Ты прекрасный невинный цветок», — говорил он, и — «я не посмею тебя коснуться своим пресыщенным похотью телом». Тогда давай быстрее отпразднуем и съедемся, молила я, но постоянно находились то одни, то другие отговорки. Он писал мне длинные восхищенные письма, но старался не сталкиваться лично, мол, страдает, когда меня видит. Перестал прикасаться. А я? Мои страдания никого не интересовали.
Лясинские именно тогда и стали меня преследовать. Я недоумевала — у них масса поклонниц, а они преследуют меня, совершенно к ним равнодушную особу. А художник вроде бы предпочел всем поклонницам меня, но бегает, как от огня. От этих мыслей на лбу постоянно была складка и чем дальше, тем больше все вокруг раздражало. Я стала ловить своего жениха в ловушку, чтобы он перестал сдерживаться и сдался — приходила к нему домой расфуфыренная, распахивала плащ и предлагала свое голое тело. Мне хотелось, чтобы он перестал придуриваться и занялся со мной, наконец, любовью. Я лезла целоваться, трогала его руками, но каждый раз он меня отталкивал. «Что ты такая нетерпеливая!» — кричал он, когда злился слишком сильно. А я могла только бормотать, что прошло несколько месяцев, а он меня всего три раза поцеловал. Что я безумно хочу его и скоро такими темпами сойду с ума.
«Впереди вечность!» — отвечал мой художник и выпроваживал меня домой.
Однажды он выставил меня из комнаты в доме знакомых, где гостила большая компания, в том числе и Лясинские.
Оказавшись в коридоре, я чуть не разрыдалась от нестерпимой боли между ног, и тут сзади на меня кто-то налетел и прижал к стене. Это был старший из них — в смысле, они из одного помета, но крупные всегда рождаются первыми и считаются старшими, ты знаешь? В общем, их зовут Старший Ур, Мол, Кайя и Младший Ур.
И вот, Старший зажал меня в коридоре и шепчет на ухо: «Я чувствую, как ты пахнешь. Ты вся извелась, верно? Давай мы тебе поможем».
И смотрю, остальные тут как тут. Глаза в полумраке горят, дышат, как паровозы. Казалось, сейчас сожрут и кости обглодают.
Я Лясинских никогда не боялась и легко могла послать в пень. Но сейчас мне обидно, слезы еле сдерживаю. А как он заговорил своим хриплым, срывающимся голосом, так мне еще жарче и еще обидней, что художник меня выставил. «Хочу тебе помочь. Разреши тебе помочь». Я и говорю: «Пошли вон, щенки, у меня есть пара!». Думала, отвалят, а они как давай хохотать, как истерички прямо. А Младший Ур, он и по поведению был младше, скромнее, что ли, и говорит тогда почти обижено: «Так это мы и есть». Я фыркнула, сказала еще раз: «Отвалите!» и ушла. А Старший мне в след крикнул: «Ладно! Не хочешь по-хорошему? Будет по-плохому!»
Они и раньше ко мне подкатывали, и вообще жутко достали к тому времени, и комплиментами, и предложениями встречаться или если мне не интересно встречаться, то хотя бы перепихнуться, а потом еще и подарками заваливали — вначале дешевыми, конфетами, цветочками, а потом золотой гарнитур из четырех предметов притащили. Я в шоке была, отдала украшения обратно. Ничего, в общем, слышать не хотели, настырные, как собаки. Я сразу отрезала, валите, вам ничего не светит, глаза художником застланы. На каждой, мать твою, вечеринке норовили прижаться и что-то заводили про нас, но я и слушать не хотела — у меня был безупречный во всех отношениях художник, ты что! Нужны мне эти Лясинские. Хотя по старшему из них сохли многие мои подруги, Мол и Кайя играли в группе, от них тоже некоторые пищали, а младший, как говорили, очень нежный и умеет говорить комплименты, в наше время это мало кто умеет.
Но кого это волновало?
Угрозу я тоже мимо ушей пропустила.
В тот день мне пришло приглашение на день рождения Лясинских. Я бы отказала, конечно, но там было указано, что мой художник тоже приглашен. К тому времени я так ошалела от желания, что решила, что все, хватит терпеть, я его соблазню сегодня же. Подпою, запру в комнате и выйду оттуда женщиной. Я надела чулки, блузку в обтяжку, свободную юбку выше колен, чтобы легко было задирать, и не надела трусики.
