Вот так, порхая подобно тонконогой стрекозе, она вошла в его жизнь и ушла из неё – прямая, несгибаемая, доступная и далекая одновременно. Он содрогнулся от чувства невозвратимой утраты, от острого сожаления, что она не принадлежала ему больше.
Блинчики, похожие на маленькие солнышки, соскальзывали со сковороды и опускались в тарелку. Вика наливала, ставила, переворачивала, хваталась за ухо, снимала, наливала снова. Движения были настолько отточенными и легкими, что казалось, посуда всё делала без участия девушки. Вот возьмись сам и у тебя получатся такие же поджаристые хрустящие штучки. Удержаться было невозможно. Ярослав подошел, подцепил верхний и отправил в рот. Медленно и задумчиво прожевал. Да, они, пожалуй, ещё вкуснее, чем он помнил. Повар, несомненно, был достоин похвалы. Взял еще один. Остановиться было нереально. Он сел на скамейку и, любуясь Викой, съел еще. Интересно, для кого эти старания? Для себя одной? Он бы, например, не стал так напрягаться. Взгляд Ярослава опять заскользил по Викиным ножкам, изящным икрам. Она была босиком, и он представил её ступни в своих ладонях. Вот чёрт! Когда-нибудь он избавится от раздражающего желания обладать ею?
Вика резко выключила плиту, взяла тарелку с блинчиками и унесла в дом. Вернулась, сложила руки на груди и уставилась на него.
– Ты что, поесть пришел? – не надо было быть суперчувствительным, чтобы услышать воинственность.
– Нет, – он улыбнулся как можно дружелюбнее.
– Отлично, а то я уж подумала, что тебя дома не кормят.
– Кормят, но не так вкусно, – он не хотел ссоры, хотел похвалить её стряпню. Но Вика отреагировала нервно: сглотнула и посмотрела затравлено, словно ожидала удара. Сердце его вспыхнуло сожалением. – Тебе что, блинчиков жалко? – насмешливо-жалобно спросил он.
– Да, – отчетливо проговорила она, – и молоко, которое я купила, и муку, и яйца и даже соду. – Он видел её напряженные губы. – Мне есть, кого кормить, - Вика повела головой, – а у тебя есть, кому о тебе позаботиться! Зачем пришел?
– Я могу купить твою стряпню, – улыбнулся Ярослав: он не думал сдаваться.
– Бесспорно, – он прямо увидел, как она прикидывает в уме, какую сумму назначить, – не раньше, чем скажешь, зачем пожаловал.
Он не хотел так быстро переходить к делу. Он бы посидел у неё немного, полюбовался. Почему бы им просто не поболтать, как в старые добрые времена, когда он ухлестывал за ней?
Глава 27. Ревность.
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенным чадом –
Я к тебе никогда не вернусь.
А.А. Ахматова
Вика во все глаза смотрела на Ярослава. У неё было такое чувство, словно она попала в сети, точно её связали и бросили на милость этого Ловеласа, который прельстил и покорил её цветом глаз и мягким голосом. Как же она забыла избура-красные канапушки часто разбросанные по лицу, скопившиеся у корней кирпичных волос, на ушах, шее, висках, меж бровей? Когда-то они напоминали ей мелкие капли осеннего дождя, проступающие на асфальте. Теперь голосили об опасности, подсказывали, что будет жечься. Рыжеволосый, красивый, уверенный, перманентно-властный он выглядел как тот актер, который снимался во всех мелодрамах последних лет, и имя которого она постоянно путала. Татум О'Нил? Ченнинг Татум? Одри Тоту? Вместо того чтобы окучивать её, ему следовало поехать в Голливуд. Он получил бы всех женщин мира разом.
Как она не готовила себя к тому, что рано или поздно он явится, вторжение потрясло её. Она уставилась на него, силясь понять настоящее и заглянуть в будущее. Почему теперь, когда она почти обрела связь со спокойствием и реальностью, он посетил в её убогий домишко? Вика чувствовала угрозу и хотела отделаться от него как можно скорее. Ей показалось тогда, на бульваре, что, увидев её, он впервые узнал про ребенка. Странно. Она позвонила Ольге, та сказала, что не разговаривала с Андреем, и про беременность тем более не сообщала. Димка тоже.
Что ж, теперь он знал и, по всей видимости, пришел требовать объяснений.
Стоя в двух шагах от него, она чувствовала себя такой одинокой и беззащитной, какой ни чувствовала здесь никогда. Она отчаянно сопротивлялась ему – защищалась всей душой и молила о помощи. В глубине души она осознавала, что борьба безнадежна, и всё же упорно не желала сдаваться.
– Как я ни обожаю незваных гостей, боюсь, у меня сейчас нет времени на разговоры, – бесцеремонно протянула Вика, без особого чаяния на успех.
– Мое дело не займет много времени, – ответил он беспечно. Вика выругала себя: как же она упустила из виду непомерное самомнение?
Ей не удастся не только выпроводить его, но и сдвинуть с места, пока он не скажет того, зачем пришел. Она сочла за лучшее придать лицу выражение вежливой скуки. Поджилки отчего-то тряслись, и Вика была уверена на тысячу процентов, что он не поведает ни о чём хорошем.
– Сейчас мы одни, – пропел он, – я хотел сказать тебе вот что: в последнее время я много думал, – воздух в комнате стал горячим, – о тебе и о ребенке.
Вика прямо-таки съежилась, он смотрел на неё во все глаза, и почему-то ей показалось, что раздражение Ярослава нарастало. Точно следователь, старающийся поймать на чем-то подсудимого, он как будто сторожил малейшее изменение её лица. Что он тянул? Нервы звенели, и она напомнила себе, что неплохо бы принимать все-таки то успокоительное, что доктор прописал. Вечно денег жалко.
– Ты сама должна понимать, что… Ты можешь сесть?
Да что ему нужно? Она его сюда не звала! Вика притулилась на сундуке.
– Ты должна быть настроена на то, что… У меня есть некоторые возможности… Не могла бы ты прекратить это? – его голос поднялся на два тона, Ярослав смотрел на её руки.
– Прекратить что? – «Чего он злился»?
– То, что ты делаешь.
Он не сводил глаз с пальцев, которыми она машинально терла подушечки на ладони. Она остановила движение, однако Ярослав не продолжил говорить. Вика подняла брови. Они несколько мгновений смотрели друг на друга в упор.
Каждый силился разгадать тайну, заключенную в сердце другого, докопаться до сути его мыслей. Вика читала в глазах Ярослава жгучий немой вопрос.
– Я слушаю тебя, – сказала она.
Он встал: – Я пытаюсь поговорить с тобой, а ты сидишь и гладишь свои пальцы, как будто они потеряли чувствительность!
Вика оглядела руки. Обычные жесты – она всегда так делала! Не из-за чего было поднимать шум.
– По поводу чего ты так разбрюзжался? – воинственно выпрямилась она.
– Ты могла бы не трогать себя?
– Ты смеёшься? – она не понимала улыбнуться ей или начать ругаться. – Это тебя беспокоит?
– Я ведь сказал, не так ли?
Он встал, скрестив руки на груди и спрятав пальцы под мышки. На лице красовалось то упрямое выражение, которое говорило ей, что он сошел с ума и не пойдет на попятную, даже понимая, что будет выглядеть полным идиотом. «Эта глупая реакция ничего не значит», – напомнила она себе.
– Я сожалею, – она поднялась с лицом полным раскаяния, но не смогла сдержаться и не поддеть его: – и в мыслях не было, что тебя это взволнует.
– Меня это и не волнует!
Он сделал ещё шаг в её направлении.
– Конечно, нет, – ей хотелось смеяться. Она уложила его реакцию в лучший ларчик своей души, чтобы потом вынимать эти воспоминания время от времени. Но сейчас не стоило расслабляться. Нужно было держать удары.
Ярослав подошел ещё на два шага, и перед глазами Вики возникла ночь, когда он сделал ей ребенка. Не надо бы им оставаться наедине. Он приблизился вплотную, и она очень близко увидела веснушки по краям его губ. Вспомнила, как билась его кровь на шее под её рукой несколько месяцев назад. Ей отчаянно не хватало кислорода.
Вика прикинула, что более безопасно: остаться неподвижной или попытаться выйти на улицу? С отвагой утопающего она сделала движение в сторону, но он перехватил её крепкой рукой и потянул к себе. Её живот прижался к его стальным мышцам. Не стоило ей поддаваться ему. В безуспешной попытке отстраниться она положила ладонь на ткань рубашки прямо на то место, где вздрагивало его сердце. Он не двигался и не опускал её. Вика чувствовала мощные, частые удары, несущие красную жидкость по крепкому телу, и не надеялась уже, что сейчас он одумается. Их глаза встретились.
