Том как-то нервно дернулся от этих воспоминаний..
– Я видел кардиомонитор. Видел и слышал, как бьется твое сердце. Это были зигзаги на мониторе, и такой пульсирующий высокий звук. А потом…
Том сглотнул, облизал губы, а Билл, затаив дыхание, слушал чуть хрипловатый голос брата. Такой, каким он говорит всегда, когда волнуется.
– Потом врачи около тебя засуетились, начали что-то вводить. А я не знал, что случилось – только слышал, как ускорился твой пульс. И понимал, что тебе плохо и врачи никак не могут помочь. Хельга меня пыталась успокоить, говорила, что так иногда бывает… – Том покачал головой. – Но это было так страшно, так неправдоподобно.. А потом на мониторе появилась прямая линия. И этот звук…
Том замолчал, опустив голову, не в силах говорить дальше.
Билл ждал, а потом прикоснулся к его виску, и пальцы заскользили вниз, к скуле.
– Какой звук, Том?
– Звук, от которого я иногда вскакиваю среди ночи. Беспрерывный высокий писк кардиомонитора, Билл. Такой, от которого у меня самого чуть не остановилось сердце, когда я понял, ЧТО это за звук. – Том поднял голову, и теперь смотрел на Билла, его взгляд блуждал по лицу брата, пытаясь рассмотреть его во всех деталях. – У тебя останавливалось сердце, Билли.
Наконец-то прошептали непослушные губы, и Билл почувствовал, как взмокла спина.
– Оно не хотело биться. А для меня эти секунды были самыми страшными во всей моей жизни. Тебе пытались завести сердце дефибриллятором, а я умирал, глядя на тебя. Знал, что если ты не будешь жить, то и я не буду, не смогу. И тогда я молиться начал. Впервые в жизни молился, чтобы твое сердце снова забилось. Молился и так хотел, чтобы ты жил. Так хотел… – это был почти стон, от которого сердце Билла сбилось с ритма. – И я пообещал Богу, что больше не прикоснусь к тебе как к любимому человеку, пусть бы он только вернул тебе жизнь.
Том замолчал и, наклонившись вперед, уперся лбом в плечо Билла.
Ошарашенного Билла.
Ошеломленного настолько, что все происходящее казалось сном.
Он был в ступоре. Хотя, наконец-то, все понял – вся картина сложилась у него перед глазами.
Он понял, что Том вымаливал для него жизнь. Вот такой ценой – его, Билла, жизнь взамен на их с Томом любовь. Которой он пожертвовал. Ради него же.
– Я пообещал, Билл. Пообещал, слышишь? – стон, прорывающийся сквозь шепот.
И он положил ладонь на Томкину шею, невольно прижимая его голову к себе, пытаясь дышать открытым ртом, потому что не хватало воздуха.
– Слышу, мой хороший, я слышу, – он покачал головой, еле выдавив эти слова, закрыв глаза и пытаясь придти в себя. – Я не знал. Я ничего этого не знал. Как же так, Том?
Тихо говорили сухие губы, а пальцы сжимали горячую шею Тома.
– Мне нужно было, чтобы ты жил, любой ценой, Билл. Любой ценой, ты только пойми меня. Я не знаю, помогло ли это, или просто так получилось, совпало так, но когда я пришел в себя, мне сказали, что с тобой все хорошо. Что ты жить будешь.
– Пришел в себя? – не понял Билл, чувствуя, как кружится голова.
– Да. Я тогда потерял сознание, когда у тебя еще не билось сердце.
Том качнулся в руках Билла, отталкиваясь от него. Встал и отошел к окну, Билл, тяжело дыша, смотрел на его силуэт на фоне окна. Том был в нескольких шагах, и было довольно темно, но, даже сейчас, Биллу казалось, что он видит, как дрожит Том.
– Там, когда я видел и понимал, что теряю тебя, что ты умираешь, я бы пообещал и сделал что угодно, лишь бы ты жил, – Том касался пальцами пореза на ладони, причиняя себе боль, но он этого не замечал.
А может, это было необходимо, чтобы хоть немного заглушить воспоминания, в которые он погрузился.
– Что угодно. Поверь мне, Билл. Так страшно мне никогда еще не было. Это было невыносимо, понимать, знать, видеть и слышать при этом бесконечный звук твоего остановившегося сердца. Мне казалось – еще немного, и мое тоже остановится. Я не мог даже допустить мысли, что останусь без тебя. – Том покачал головой. – Не мог. Это же нереально. Невозможно. Нет ничего более неправильного, чем жить дальше, если не будет тебя. Я и представить себе такого не мог. И не могу, – прошептал Том последние слова.
Билл сглотнул тяжело. Он еще полностью не пришел в себя после этого признания. Он не мог даже предположить, на что может пойти Том ради его, Билла, жизни. Хотя, наверное, все-таки мог – по себе. На что бы он сам пошел, зная, что от этого зависит жизнь Тома? Да на все бы пошел…
– И я никогда не пожалею о том, что тогда пообещал, в операционной. Не пожалею, Билли. Я бесконечное число раз думал об этом. И поверь, что если бы это повторилось, я бы сделал то же самое.
Билл слушал хриплый голос брата, так, как будто он озвучивал сейчас его собственные мысли.
– Почему ты молчал, Том? Почему? – тихо спросил Билл и облизал пересохшие губы.
Том помолчал, потом покачал головой, прерывисто выдохнул.
– Знаешь, есть поверье: если хочешь, чтобы желание сбылось, о нем нельзя никому рассказывать, после того, как ты его загадаешь. Что-то очень похожее испытывал и я все это время. Понимаешь? Оно слишком личное и слишком важное для меня. Я боялся, что, рассказав о нем, могу все испортить.
Билл сжал пальцами живот, спазмы скрутили его в один огромный нервный узел. Это уже была боль. Физическая и очень сильная. Осознание того, ЧТО Тому пришлось пережить за эти два месяца, общаясь с Биллом так, как будто ничего не произошло, и в тоже время, понимая, что он не имеет права на что-то большее, чем братская любовь.
Это так больно ударило по нервам, что захотелось кричать, выть громко и протяжно, от боли и тоски.
– Как же ты, Том… Как же ты держался все это время? С такими мыслями… Господи! Зная, что не сможешь быть со мной, зная, что не допустишь между нами ничего? КАК ты мог выдерживать, говоря, что любишь, что скучаешь, и, слушая в ответ, что я тебя тоже безумно люблю и хочу. Как ты жил с этим, Том? Я не понимаю, – простонал Билл, и, подтянув колени к груди, обнял их, прижавшись лбом и зажмурив глаза.
Повисла тишина. То, что творилось в душах двух мальчишек, которые эта тишина пыталась окутать, с треском разрывало ее на тонкие полосы и расшвыривало их по пространству, не давая возможности стать снова одним целым.
– Я курить хочу, – прошептал Том, чувствуя, что больше об ЭТОМ сил говорить у него нет.. – Бл*дь, как же я хочу курить.
Слишком тяжело все это было – и тогда, и сейчас. Тем более – сейчас.
– Томочка… Как же мы теперь?
Билл не ждал ответа. Он понимал, что, скорее всего Том сейчас больше ничего не скажет. Видел, что Тому и так было очень непросто рассказать ему все, выворачивая душу наизнанку, обнажая ее полностью, при этом, заставляя себя переживать заново то, что перевернуло его сознание. Его жизнь. Их жизнь.
– Билл, нужно поесть, уже вечер, а ты, наверное, вообще ничего сегодня не ел, – вдруг сказал Том. Спокойно, хоть и тихо. Как будто и не было этого разговора на грани нервного срыва. Будто просто переключил себя на другую программу. Билл понял, что это нужно Тому. Нужно, чтобы немного придти в себя, отстранившись от воспоминаний и всего того, что с ними связано. Понял, что нужно сейчас дать передышку и себе, и Тому.
Билл выдохнул и, откинув плед, встал. Подошел к Тому, боясь спугнуть, прикоснулся к его плечу.
– Все хорошо, Том, – и Том повернул к нему голову, глядя чуть снизу, распахнутыми глазами, в которых была просьба. Просьба, остановится сейчас, не говорить на эту тему и больше ни о чем не спрашивать.
– Ты поешь со мной? – Билл улыбнулся, поглаживая пальцами теплое плечо под рубашкой Тома. – А потом я тебе сам кофе сварю. Пойдем?
***
Симоны уже не было дома, и мальчишкам пришлось самим разогревать ужин. Вернее, это пришлось делать Биллу. Том, как только вышел на кухню, залез на свой любимый подоконник и закурил, глядя в окно, на светящиеся фонари вечернего Гамбурга, на окна жилого дома, стоящего чуть поодаль.
