— Лучше ищи, кто тебе подходит. Какого?нибудь студентика?очкарика, — советовала Анжелка, сноровисто обривая голову клиента машинкой.
Таня молча разглядывала Анжелку в большое зеркало, перед которым и сидел клиент, завёрнутый в простыню. Анжелка держалась с превосходством опыта, потому что в саунах хорошо изучила парней. Чернокудрая, с тёмными губами, сразу стройная и грузная, она была словно бы сыто отягощена своей женской природой. Таню она презирала — привыкла с учаги, как завела ещё Нелька Ныркова. В «Гантеле» презрение обрело оправдание: Анжелка — замужем и беременная, а убогая Танька ждёт бывшего ёбаря с кичмана.
В начале июля Тане на работу позвонил Басунов и сказал, когда ей надо приходить в райсуд. В назначенный день и час Таня пришла. Милиционер провёл её через контроль в служебные помещения и велел ждать. Она стояла в каком?то коридоре, сжимая свёрток с простынями (брала их, как в баню, потому что было противно лежать голой спиной на липкой скамье).
Вдалеке из кабинета в кабинет деловито прошёл человек в костюме и в очках — и вдруг вернулся в коридор и заинтересованно направился к Танюше. Это был майор Щебетовский. Танюша помнила его по штурму «Юбиля».
— Татьяна Ку… Кулагина? Нет, ошибаюсь, Куделина, — склонив голову набок, уточнил майор. — Какая неожиданная и познавательная встреча!
— Здравствуйте, — пролепетала Танюша, не зная, что сказать.
Щебетовский внимательно рассмотрел Таню, заметил свёрток с бельём.
— Ладно, не буду мешать вашим, э… чувствам, — понимающе усмехнулся он. — Передавайте мой привет Сергею Васильевичу.
В узкой каморке, раздеваясь, Таня сказала Серёге:
— Сейчас меня видел тот военный, который тогда, давно, нас с Германом арестовал и отпустил, когда Дворец громили. Передал тебе привет.
Серёга замер, сидя на скамейке в расстёгнутых штанах.
Серёга знал, что Щебетовский у всех «афганцев» спрашивал про папку?скоросшиватель с документами «Коминтерна», но пока ещё не догадался спросить у Тани. Что ж, теперь, увидев Танюшу, догадается. А Танюша малахольная, она не выдержит давления опытного дознавателя и сознается.
— Повернись и нагнись, — глухо и злобно сказал Тане Серёга.
В эту встречу он был особенно напорист: ворочал Танюшу на скамейке, будто солдат, который, наедаясь перед сражением, вертит свой котелок так и сяк и скребёт ложкой по донышку. А Танюша незаметно для себя уже научилась понимать жизнь без объяснений, как слепой видит мир ладонями и пальцами. Она догадалась, что Серёга решил сделать эту встречу последней.
Он сел на скамейке, боком к лежащей Тане, и ровным голосом сказал:
— Больше не приходи ко мне, Татьяна. Меня скоро выпустят.
Таня смотрела на его голое плечо с татуировкой — факел и буквы ДРА.
— Найди Немца и передай ему ту папку, которую я тебе дал сохранить. Обязательно это сделай. И поскорей. Это очень важно для меня.
Немцу Серёга полностью доверял. Возможно, сейчас — единственному из всех в Батуеве. Немца Серёга знал по Афгану, а в Афгане не обмануть.
— Конечно, — сказала Таня. — Это вообще наша последняя встреча, да?
Серёга боялся, что Таня обидится на него после разрыва отношений, не станет защищать его, отдаст папку Щебетовскому. Но соврать, что на воле у него с Таней всё продолжится, как прежде, Серёга не мог. Ему было тягостно собственное малодушие, порождённое тюрьмой и бессилием узника.
— Там видно будет, — глухо сказал Серёга, встал и начал одеваться.
Танюша смотрела: он был мускулистый и белотелый — натренировался в тюрьме, но, конечно, не загорел. Серёга оглянулся. Таня лежала на скамейке, застеленной простынкой, голая, будто для операции или для казни.
— Да, это последняя наша встреча, Татьяна, — твёрдо сказал Серёга.
Танюша не заплакала. Серёга даже удивился — почему? Он просто забыл, что Танюша, пока он сидел в тюрьме, уже обрела опыт потерь.
Через несколько дней Таня отыскала Немца. Он по?прежнему работал водителем при «Юбиле» на той же старой «барбухайке». Таня притулилась на бетонном блоке во дворе Дворца культуры, ожидая возвращения Немца из рейса, смотрела на окна Дворца и как?то не могла поверить в своё прошлое.
Она сказала Герману, что ему надо забрать папку с документами Серёги. Папку Танюша спрятала на даче. В субботу Герман и Таня на «барбухайке» поехали в Ненастье. Герман крутил широкий руль, размышлял о судьбе, которая то и дело заносит его в эту деревню, и в зеркало заднего вида незаметно поглядывал на Таню. Она сидела отстранённая, покачивалась при толчках автобуса, и по лицу её, по плечам, по коленям бежали жёлто?зелёные летние тени. Танюша выглядела как?то по?новому, словно стала ничья.
Участок у Куделиных был ухоженный; небольшой домик на два этажа — чистый, хоть и облупленный. В тот приезд Герман и не подозревал, какую огромную роль в его жизни ещё сыграет эта дача. Яр?Саныч, конечно, был здесь, возился в густой зелени на грядке, но даже не подошёл к гостям. Герман издалека увидел, что Яр?Саныч загорелый, поджарый и крепкий.
— Не обращай внимания, он ни с кем не здоровается, — сказала Таня. — После аварии он вообще как отгородился от всех, даже от меня. Хочешь чаю?
— Лучше к делу, — ответил Герман.
Таня подвела его к низенькой двускатной будке погреба на углу участка в зарослях малины, дала фонарик и отомкнула висячий замок на дверке.
— Там внизу на полке стоит, — сказала она. — Лезь ты, хорошо?
Герман осторожно спустился по отвесной лесенке в чёрную холодную яму погреба — словно в прорубь. Глубиной погреб был метра три. Со всех сторон Германа охватила липкая земляная стынь. Герман посветил фонарём. Камера чуть больше кабины лифта. Дощатые стены, глиняный пол. Пустые сусеки под картошку. Полки с банками варений и солений — все банки в пыли и паутине. На одной из полок блестел замком ученический портфель.
Спрятать документы Герману было негде. Квартиру он уступил Марине и жил в общаге. В «барбухайке», что ли, хранить важные бумаги? Герман расстегнул портфель и вытащил папку Серёги, многократно упакованную в полиэтилен и по?девичьи неумело обмотанную изолентой. Этот пакет Герман осторожно опустил в узкий зазор между стенкой картофельного ящика и стеной погреба. Пакет с шорохом уехал вниз. Пусть Танюша думает, что Герман забрал документы, а они тихонечко будут ждать Серёгу здесь же. Так надёжнее.
Герман выбрался на солнце с портфелем в руке.
— Останешься или в город поедешь? — отряхиваясь, спросил он у Тани.
И они вдвоём поехали обратно.
В пяти километрах от Ненастья Герман остановил «барбухайку».
— Здесь? — Он посмотрел через плечо на Таню.
Таня кивнула. Она была одета для дачи: кеды, джинсы, майка, косынка.
— Я не обедал, — сообщил Герман. — У меня есть чебуреки и минералка. Можно перекусить, если хочешь.
Он заглушил движок автобуса. Они спустились по гравийному откосу дороги и через травы пошли к высокой решетчатой опоре ЛЭП. Герман оглядывался и прикидывал: оттуда прилетел «форд» Куделиных и ударился в этот бетонный башмак опоры… Отсюда три души стартовали в небо, как ракеты. Казалось, в воздухе должны остаться какие?то инверсионные следы.
Герман и Танюша сели на бетонную опору, развернули газетный свёрток с пирожками, откупорили зашипевшую минералку. Поодаль на шоссе стояла высокая угловатая коробка «барбухайки». Изредка мимо пролетали плоские автомобили. В траве перед Германом и Танюшей сверкали мелкие осколки автостекла. Пели кузнечики, в железных переплётах вышки стрекотало электричество. Облака тоже были синими, как небо, лишь по контурам сияла ослепительная солнечная кайма, — по небосводу плыли рваные белые петли.
— Уже всё? — спросил Герман, словно в середине разговора.
Танюша едва заметно покивала.
— А ты? — спросила она.
Герман тоже кивнул. Это означало: «У тебя с Серёгой всё закончилось?» — «Да. А ты тоже теперь один?» — «Тоже». Им представлялось, что они обстоятельно беседуют. Почему?то друг о друге им всё было понятно.
