— Ну не то, чтобы ко мне… — Отозвалась я. Просто Ник зашел в аудиторию, вместе с Князевой, и увидел меня. Эй, ну ты чего?
— Все в порядке, Чип, все в порядке.
— Это аутотренинг?
— Ага, самогипноз. Ты ведь помнишь, что он — опасный парень, да?
— Помню. Еще бы не помнить. Но… только я все равно его не боюсь. — Призналась я.
— А вот это плохо. — Потер переносицу Дэнни.
— Почему же?
— Потому что только тот, кто испытывает страх, может быть идеально осторожным. — Медленно проговорил он.
— А пятеро и один — это что? — я смахнула с его голов маленький зеленый листик, игривым ветерком принесенный на его коричнево-шоколадные волосы и запутавшийся в них.
— А, это так, Бурундучок, прикол, Никита любит пошутить. — Обворожительно улыбнулся мне Дэн. — Шутник.
Нас перебила мелодия моей любимой группы «На краю», зазвучавшая совсем рядом со мной. Как оказалось — в кармане джинсов Смерчинского.
— А, нет, отец, — глядя на яркий коммуникатор, вздохнул парень и ответил на звонок. — Да. Хорошо. Я понял, скоро буду. Да, ждите.
— Уезжаешь? — печально спросила я.
— Да, прости, отец просил помочь дома. — Со вздохом отозвался Дэн. — Не могу отказать. А я так хотел побыть с тобой подольше, мой Бурундучок.
— Мне уже даже возмущаться надоело. Ты прямо неуловимый какой-то. — Ткнула я его пальцем в щеку. — И что ты тянешь ко мне свои лапки?
— Иди ко мне.
— Зачем это?
— Хочу. — прошептал она мне на ухо.
Мы расстались только спустя пятнадцать минут. Думаете, легко прекратить целовать человека, которого любишь?
Это ведь как отдать свою прелес-с-сть какому-то наглому хоббиту.
Он, правда, становился мне все ближе и ближе.
И не только он. Кажется, Ольга Князева решила не просто общаться со мной. Госпожа Я-Тролль, кажется, начала копировать меня. И это первой заметила даже не я, а Лида, в субботний день консультации перед адовым экзаменом по английскому языку, и Марина согласилась с ней.
Сумасшедшая Князева во многом копировала у меня не только стиль одежды, незамысловатый, полуспортивный-полунеформальный, со всей моей любовью к кедам, кроссам, простым и удобным штанам и бриджам, к футболкам и флискам, но она также стала словно невольно копировать и не совсем правильную, иногда невежливую манеру общаться со сверстниками и не только, мою мимику, наверное, еще не совсем взрослую и слишком эмоциональную, некоторые движения, слегка отрывистую речь, быструю походку. Если она делала это с целью показать мне, что я выгляжу неженственной хамкой с уровнем развития обезьяны, то у нее получилось это сделать. Я серьезно задумалась над тем, что самой изменится на 180 градусов.
Но на самом деле… на самом деле наш милый зеленый друг преследовала совсем другую цель. Куда более печальную.
Последней каплей моего уже воистину ангельского терпения стало то, что произошло в понедельник, в день предпоследнего нашего экзамена — экзамена по английскому языку.
В воскресенье я лишь поздно вечером вернулась с родителями с дачи деда — они утащили меня туда в субботу, под предлогом помочь дедушке, и я не могла отказать, поэтому мне пришлось торчать на свежем воздухе почти два дня, в отдалении от остальных (но только не от Князя, которая изредка посылала мне сообщения). Зато все выходные к своему ужасу, я скучала по Денису. Кажется, он по мне — тоже. Ночь с субботы на воскресенье мы проболтали до шести утра. Я сидела на веранде и встречала рассвет, прижимая горячий уже мобильный телефон плечом к уху, и смотрела на оранжево-розовый восход, ярко окрашивающий восточный кусок небосвода и небрежными мазками задевавший и серо-голубую середину неба. А Дэн, по его словам, сидел на своем пушистом белоснежном ковре и глядел в окно — он тоже смотрел на восход. Заявил, что в городе он не такой красивый, и заставил меня описывать восход дачный.
В ту ночь мы, кажется, поговорили обо всем на свете: и о серьезном, и о глупостях, о нашем отношении ко многим вещам, о себе, своих предпочтениях и страхах. Чем больше я узнавала этого человека, тем более интересным он казался мне, и тем больше я в него влюблялась — уже не только за яркую внешность, отвязно-манипуляторское поведение и необыкновенную харизму, но и за душевные качества, и за мысли, и за мировоззрение, которого он придерживался. Дэн, казалось, с легкостью понимал меня, а я — его, и это нас обоих одинаково удивляло, а его еще и умиляло. К тому же, рассуждая о многих вопросах, он вновь показал человеком уверенным, со своей стойкой системой убеждений, сложившейся не на пустом месте.
— Спасибо, что не легла спать, — в конце нашего многочасового разговора сказал Смерч. Казалось, он находится совсем рядом — его голос раздавался так отчетливо.
— Всегда пожалуйста. — Тихо проговорила я, жалея, что сейчас не имею возможности подойти к нему и обнять.
— В следующий раз я скажу наоборот, — добавил сдавленным голосом.
— Как же? — заподозрила я подвох.
— Спасибо, что легла спать. Со мной, — сквозь смех заявил он.
— Вот же ты дурак, Смерчинский, — машинально ответила я, сладко зевая.
— Не без этого. Просто ты правда стала мне дорога, глупая. Ну все, Чип, иди спать. Иди, я чувствую, что у тебя слипаются глазки. — Ласково сказал парень. — Красивых тебе снов. — Не сдержавшись, он опять добавил. — Со мной.
— Спокойной ночи, Денис. — Прошептала я, видя, как солнце медленно встает из-за горизонта. Отчего-то захотелось плакать — от осознания того, что вроде бы все хорошо, несмотря на Князеву, Ника, прошлое Смерча.
— Решила называть меня Денисом? — спросил он на том конце провода задумчиво.
— Я думаю, ты все же не заслуживаешь банальное «эй».
— Я счастлив.
— Опять начал подкалывать?
— Я сказал это совершенно серьезно, — судя по звукам, он встал с пола. — В понедельник увидимся?
— Хочешь назначить мне свидание?
— Да. Но только после того, как ты закроешь сессию, хорошо? Тебе ведь осталось совсем немного: английский и история изобразительного искусства, — как оказалось, Дэн прекрасно знает мое расписание.
— Ты прав.
— Вот черт! — воскликнул он внезапно с сожалением. — Мне ведь придется уехать 26-го!
— А, в Галаз, на юг? — припомнила я, опять зевая. — Тогда приедешь и поведешь меня на свидание, да?
— Да, Все, спи. Я буду с тобой во сне, Маша. — Он сказал мне это таким тоном, что я тут же послушно поплелась спать, и поняла, что подчиняюсь ему только тогда, когда моя голова коснулась подушки, а я начала проваливаться в Царство Морфея.
А голос Дэна говорил уже там: «Я буду с тобой во сне. Я буду защищать тебя ото всех даже во сне. Я — с тобой». Дедушка, кстати говоря, утром неодобрительно на меня косился и сказал, что разговаривать во сне — признак крайне дурной.
— И что я говорила? — протирая сонные глаза, спросила я у него. — А, деда?
Он посмотрел на меня с хитринкой и грянул:
— Я тоже буду с тобой! Я тоже буду тебя защищать! Князь — скотина. Вот что ты под утро говорила, внучка моя дорогая. Ладно, не буду я спрашивать, с кем ты там хочешь быть, и кого собралась защищать, но что за Князь-то? Твоего мальца Денисом кличут, по отцу Олеговичем, если меня память не подводит, а фамилия у него — Смерчинский.
— Дедушка, — слегка позеленела я от того, что болтала во сне. — Это же сон, откуда я знаю, что во сне говорю.
— Все ты знаешь, — погрозил он мне, посмеиваясь. — Ладно, иди, мать тебя с веранды зовет.
Я ушла, озадаченная функционированием и логикой своего собственного мозга, а также слухом деда.
С дачи уехали мы только вечером. Английский я нагло не учила, надеясь на удачу с билетами на мюзикл, и Димка, судя по смс, которыми мы с ним перекидывались, — тоже. Я почему-то была уверена в плане Смерча, и в универ утром прилетела, как стрекоза на крыльях. Увы, в стенах родного высшего учебного заведения меня ждала подлянка. Естественно, от нее, чокнутой Ольги.
Князева явилась в универ не только в похожей на мою одежде и с рюкзаком за плечами, но и с точно такой же прической, как у меня. Теперь светлое прямое каре чуть выше плеч было у нас одно на двоих. И меня это жутко взбесило. Я начала подозревать, что эта засранка хочет отобрать у меня мою личность, ну, как в том фильме: «Шлепни ее, она француженка».
