Я ее сначала даже не узнала и прошла мимо, не поздоровавшись.
— Маша! — окликнул меня знакомый голос, и я, пьющая на ходу минералку, подавилась ею. Передо мной стояла Князева: в белых бриджах, бело-голубых высоких кедах «Конверс» и синей футболе с изображением развеселого Спанч-Боба. Через плечо у нее была перекинута сумка на длинном ремне, на руке появился простой черный напульсник. А волосы… волосы стали точно такими же, как и у меня, только у меня они были чуть темнее, а оттенок приближался скорее не к пепельному, а ближе к медовому.
— Э-э-э… Оля? — только и сказала я.
— Да. — Она улыбнулась. — Привет, Маша.
Я молча еще раз ее оглядела. Нет, это определенно, сударыня Князева. Явила-таки она, наконец, последнюю инстанцию своей мутной троллевской душонки! Вконец оборзела. Может, у меня уже что-то не в порядке с головой, и у меня начал развиваться мания преследования, но она точно меня копирует!!
— Как твои дела? Готова к инязу? — то ли не замечала, то ли не хотела замечать моего замешательства, граничащего с помешательством, эта змея.
— Готова к инязу, — эхом отозвалась я.
— Молодец. А я подстриглась. Давно этого хотела. Мне идет? — и она, засмеявшись, запустила пальцы в свои некогда длинные прямые волосы. Черт, она опять выигрывала! Если сегодня я была слегка растрепана, потому как сильно торопилась в универ, едва не проспав, то ее волосы лежали идеально — волосок к волоску.
— Идет? — чувствуя и обиду, и гнев, и сильнейшее недопонимание, вновь переспросила я. — Да-а-а, Оля, очень идет.
Головастики внутри меня выросли раза в четыре каждый, превратившись, наверное, в полноценных глистов, и запрыгали от злости — поэтому у меня от ярости и затряслись кончики пальцев.
— Мне, правда, идет? — улыбнулась мне своей старой обаятельной улыбкой лапочки Троллиха.
— Правда, — только и сказала я не слишком дружелюбно. — Это… Оля… а зачем ты так кардинально стиль-то поменяла?
Ее красивые голубые глаза в упор посмотрели на меня.
— Так нужно, Маша, — сказала она мне.
— Кому?
— Мне. — И словно опомнившись, Князева добавила. — Жарко очень с длинными. Я вообще давно хотела подстричься, но все никак не решалась. А теперь подружилась с тобой, и решилась почти мигом. Ты действительно, классная.
— Я? Ну что ты, Оля, я совсем не классная. — Отвечала я и уже хотела добавить много чего нелестного, что накипело у меня за неделю, но в это время нас нагнали три одногруппницы, которые тут же принялись восхищаться прической этого рогатого трупоеда, то есть Князевой, и я не стала при них ничего говорить.
— Ой, а у вас с Машкой прически ну просто один в один, — вдруг заметила одна из девчонок.
— Ага, точно! Прикольно!
Мне прикольно не было, и я, пробурчав, что мне пора на английский, почти что побежала к нужной аудитории. Там меня уже ждал Чащин, довольный, как стая гиен, которым подарили мясокомбинат. Рядом тусовались еще несколько человек из нашей языковой подгруппы в обнимку со словарями и конспектами.
— Ну что, Инфернальный Бурундук, будем сегодня давать взятку? Я тут подумал, что…
— Отстань. Будем. — Отрывисто произнесла я. Настроение улетело в тартарары.
— Эй, что с тобой? — заметил одногруппник мое выражение лица.
— Ничего, — с размаху уселась я на лавку.
— Кому ты это говоришь? — тут же сел Дима рядом. — Марья, давай, колись, что случилось, что за бешенный вид?
— Эта сучка, — не выдержала я, — это сучка меня копирует!
— Чего? Ты о чем? Это кого ты так не любишь? — удивился он.
— Эту гребанную Князеву, кого еще! Ты видел ее сегодня? Ты видел ее? — закричала я. — Видел?
— Нет. А что с ней? — поднял брови явно удивленный парень и пятерней потер лоб.
— У нее такая же прическа теперь, как у меня! Она все делает, как я! Она всю неделю меня доставала! А теперь еще и подстриглась! У нее такое же Nзапрещено цензуройN каре. — Нажаловалась я Димке.
— Успокойся, — впервые в жизни ласково погладил меня по голове Димка. — И не говори таких слов, ты же девочка.
— И что дальше?
— Ничего. Маша, ты фигню какую-то несешь. Зачем Ольге тебя копировать?
— Зачем?
— Зачем? А затем… — Я замолчала на полуслове.
И только тогда я точно поняла — она копирует меня, потому что неравнодушна к Смерчу и пытается его таким способом заполучить в свои цепкие когтистые лапки. Она видит, что между нами начинают завязываться серьезные отношения. Наверняка завидует. И думает, что если будет похожа на меня, он обратит на нее, тупую высушенную жабу, внимание. Да она до сих пор неравнодушна к Дэну, и только прикрывается тем, что они — друзья детства, а ее сестричка Инна с ним встречалась. Наверняка, она завидовала и сестричке! Куда только та сейчас делась?
Все это я выдала слегка озадаченному Дмитрию.
— Маша, — выслушав меня, сказал он спокойно, — брось, зачем Ольге тебя копировать? Ради Смерча? Ты совсем ребенок. И с манией величия. Прогрессирующей. Думаешь, она станет похожей на тебя, и он тут же начнет ею интересоваться, как девушкой? По-моему, ты многое на себя берешь.
Теперь я обозлилась и на него. Просто до колик в собственных головастиках, у которых вдруг еще и зубы острые выросли.
— По-твоему, Чащин, — тихо произнесла я, — если кто-то будет похож на меня, то парней это не привлекать не будет? Только отталкивать, да?
— Ты не так поняла, — все так же спокойно заявил он. — Бурундукова, почему ты в последнее время все в штыки воспринимаешь? Ты в норме?
— Нет, не в норме, — прошипела я. — ПМС у меня, знаешь ли.
— И зачем мне это знать? — закатил он глаза, а потом издевательски заржал. — Ты мне еще этот… ну, что вы там ведете обычно… календарик предоставь. Чтобы я вообще все про тебя знал.
— Идиот. — Обалдела я от такой наглости. А ожидала-то поддержки!
— Бурундук, перестань нервничать.
— Не называй меня так.
Зубы головастиков начали щелкать друг о друга с железным лязгом.
— Бурундук. — Улыбнулся мне Дима, и я сощурилась. — Всеобщий лесной любимчик, послушай. Ольга — симпатичная девушка, если бы ей надо было, она Смерча и так захомутала. И без того, чтобы притворятся тобой. Она просто сменила имидж, ей это идет даже, а ты бесишься.
— Если ты еще раз так скажешь, я тебя ударю. — Честно предупредила я его.
— Охотно верю, Бурундук, — на миг мне показалось, что Димка вдруг решил вызвать весь мой гнев на себя, и это меня распалило еще больше. Защищает Князеву? Ну и прекрасно.
— Чаща, ты нарываешься! — Заорала я, напугав сокурсников, мигом с интересом на нас уставившихся.
— Нет, говорю праву. У тебя паранойя. Боишься, как бы кто Смерча не увел, вот и бесишься. Успокойся уже. — Отведя взгляд, сказал мне друг.
Друг? Хорош у меня друг!
— Я тебя, правда, ударю.
— Попробуй. — Равнодушно сообщил Дима мне.
Я молча ударила его по лицу, вроде бы не кулаком, а ладонью. Метила, кажется, по губам, а попала ребром ладони по носу, и у Димки отчего-то тут же носом пошла кровь.
Я остолбенела. Он, похоже, тоже удивился и, медленно проведя указательным и средним пальцами под носом, поднес руку к глазам, словно не веря, что на его загорелой коже появились алые разводы.
— Ни фига, ты даешь, Бурундукова, — только и вымолвил он, зажимая нос. — Ну в тебе и силы.
— Дима… — Большими глазами уставилась я на парня.
Огонь злости мгновенно потух, головастики тоже моментом уменьшились до нормальных размеров, потеряли где-то свои клыки, раскаивающиеся посерели и дружно стали писать извинительные записки.
Молодой человек запрокинул голову вверх.
— Дима, прости, я не хотела. — Я тут же полезла в сумку за влажными салфетками. — Дима, ты в порядке? Вот, возьми. Дима… Тебе больно?
— Ты так говоришь, будто бы меня переехала тачкой, а теперь не знаешь, в реанимацию меня везти или в морг, — заметил он спокойно приглушенным голосом. Ребята из подгруппы подошли к нам и, с опаской глядя то на меня, то на парня, зажимающего нос, то на салфетку с красными пятнами, поинтересовались, что случилось. Похоже, они не видели, что я ударила Чащина. Он понял это и сказал им с болезненной улыбкой:
