По дороге домой я думала о том, лишат ли теперь Арманиуса ректорства или нет? Забыла спросить, что у него с меткой, исчезла ли она? Завтра надо будет проверить. В любом случае с церемонией наверняка пока подождут, хотя бы просто из уважения, а там еще неизвестно, как получится. Вдруг я все-таки сумею ему помочь?
— Эн!
Я обернулась. По дорожке, ведущей к общежитию, где я жила последние десять лет, бежал мой однокурсник, хороший друг и безумно талантливый маг и артефактор Рон Янг.
— Ты как? Я демонски беспокоился, когда услышал, что Валлиус отправляет тебя к этому… Все в порядке?
Вообще Рон относился с подозрением ко всем аристократам, но Арманиуса особенно не любил — я ведь рассказывала, что тот был против моего поступления в университет. Не все рассказывала, конечно… Скорее, упоминала.
— Конечно, в порядке, не волнуйся. Арманиус едва жив, что он мог мне сделать? А что, обо мне говорят уже и за пределами госпиталя?..
— Да при чем тут ты! — воскликнул Рон. — Арманиус — вот чья слава движет эти слухи. Один из лучших охранителей в стране спас пятнадцать архимагов, сам чуть не погиб, контур сломан. Да о нем только и говорят с тех пор, как он вернулся с задания.
— Да уж, — я чуть усмехнулась, — и такого великого и ужасного будет лечить безродная выскочка. И как Валлиус посмел?
— Это почти точная цитата. — Друг поморщился. — Ко мне на работу эту грязь принес Вальт, ну я ему и…
— Рон!
— Да ладно. Ничего серьезнее выговора мне не светит, не волнуйся. Возьми. — Друг повязал на моем запястье, рядом с браслетом связи, тонкую красную нить, и она тут же исчезла, словно впитавшись в кожу.
— Что это?
— Так, безделица. Арманиус сейчас не маг, но он тем не менее остается мужчиной. Если проявит агрессию — его слегка… шарахнет.
— Сними! — тут же потребовала я, протягивая руку. — Этого ни в коем случае нельзя допустить!
— Почему? — Рон, кажется, удивился, а я возмутилась:
— Да потому что он полуживой! Если его не то что шарахнуть — пальцем неудачно ткнуть, он весь рассыплется! Снимай! Не полезет он ко мне все равно!
— Эн…
— Снимай, говорю.
Рону явно не понравилось мое сопротивление, но все же он послушался.
— Там вообще-то еще следилка, ее бы хоть оставить…
— А это зачем?
— Энни… Ты представляешь, сколько магов хотят, чтобы Арманиус никогда не оправился от этого потрясения?
— А при чем тут?.. А-а-а, ну да. Ладно, на следилку я согласна. Но больше ничего!
Рон кивнул, пробормотал, что сделает другой амулет, приобнял и почти бегом бросился по дорожке обратно в город, оставив меня в смятенном состоянии.
«Ты представляешь…»
Я представляла. И как же мне не хотелось, чтобы мечты этих неизвестных мне сомнительных магов сбылись!
После ухода Эн Берт забылся тяжелым, но крепким сном, в котором он вновь и вновь горел в пламени Геенны, держась изо всех сил и повторяя про себя одно и то же:
«Иди, пока можешь, не предавая цели. Не предавая цели… Не предавая…»
Он не мог предать Эн и шел вперед. Шел, пока посреди пламени, окружающего его сплошной стеной, вдруг не появилось огромное зеркало. Сначала оно было серебристым, но чем ближе подходил Берт, тем больше чернело.
Что ж, многочисленные исследователи Геенны были правы, она — портал. Но не только в пространстве, то есть между мирами, но и во времени. Это подтвердили три архимагистра, когда-то давно вошедшие в Геенну. Первый был ученым и сделал это в качестве эксперимента, а вот второй и третий входили целенаправленно — чтобы вернуться в прошлое и исправить какие-то свои поступки. Последний такой визит вывел из себя тогдашнего императора, приходящегося Арену, кажется, прадедом, и он стал ставить на всех архимагистров печати — запреты на вход в Геенну. А еще — печати молчания, чтобы не разбалтывали ее тайну всем подряд.
«Время — сложная субстанция, — вспомнил Берт слова одного из своих наставников. — И не нужно пытаться с ним играть».
Он был совершенно согласен… раньше. До этого момента. И, глядя в зеркало-портал, мысленно вернулся в тот день, когда по его вине погибли пятнадцать архимагов, блестящие охранители.
«Ты потеряешь одного архимагистра, — говорил он Арену, добиваясь снятия печати, — но приобретешь пятнадцать архимагов, из которых шестеро в будущем станут архимагистрами. И одну очень талантливую ученую, которая, возможно, когда-нибудь откроет для магической медицины еще что-то важное».
Практичный подход к практичному императору.
Зеркало времени дрогнуло, покрываясь узорами, похожими на иней, а потом Берт увидел себя. Себя в тот самый момент, о котором думал. И одновременно с этим Геенна начала вытягивать из него силу…
На следующий день Арманиус выглядел чуть лучше. Совсем немного, но лучше. И хрипота в голосе уменьшилась.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась я, роясь в сумке. После вчерашнего разговора с Валлиусом я была намного увереннее — какой-никакой, но план реабилитации мы составили на неделю вперед. Не получится сдвинуть с места резерв — будем думать дальше.
Контур-то я ему восстановлю в любом случае, но… где девяносто пять октав, а где семь? Это же огромная разница.
— Нормально.
Я хмуро посмотрела на Арманиуса, но он не впечатлился моим суровым взглядом. Скорее всего, он вообще его не видел. С подобными повреждениями глаз он не способен распознать выражение лица — чудо, если он цвет одежды разобрать сможет.
— А подробнее? Архимагистр, я не из вежливости интересуюсь. Я — ваш врач.
Демоны, я же для него медсестра…
Но он промолчал, как будто бы не был удивлен этим заявлением. Валлиус рассказал, так же, как и имя? Тогда зачем было подделывать документы?
— Мне нужны симптомы. Голова болит?
— Нет. — Ректор этой самой головой покачал. — Горло болит. Глаза. Кожа. Но все это болит не так остро, как раньше. Кожа еще, кстати, чешется.
— Это хорошо, значит, заживает. Снимайте-ка халат и ложитесь на диван. Я вам помогу.
Арманиус безропотно послушался, удивив меня своей покладистостью. Это точно наш своенравный ректор, который не хотел лежать в стационаре дольше одного дня?
Архимагистр растянулся на диване, а я взяла из сумки баночку с мазью от ожогов, добавила туда из шприца подготовленный раствор для стимуляции процесса заживления и принялась споро покрывать его тело тонким слоем этой смеси, шипящей и должной холодить кожу.
— Почему вы ушли из госпиталя? Лечить вас там было бы проще.
— А меня можно вылечить? — Он слабо усмехнулся. — Мне уже сообщили, что стало с резервом, Эн, и я не идиот, знаю, что его нельзя изменить.
— Однако ваш же изменился, — возразила я, заканчивая с одной ногой и начиная обрабатывать вторую. — Раньше он был одним, теперь стал другим. То, что изменилось один раз, изменится и второй.
По крайней мере, так мы подумали вчера с Валлиусом. Логично же!
— Иногда — нет.
Я с подозрением покосилась на испещренное шрамами, но невозмутимое лицо Арманиуса. Защитница, он не похож на человека, потрясенного известием… Да, оно пришло к нему не сегодня и не от меня, но все же он должен переживать, беспокоиться, надеяться. Хотя бы немного! А он ведет себя так, будто заранее уверен, что обречен.
— Послушайте, откуда у вас это похоронное настроение? — спросила я, начиная мазать ректору грудь. Ожоги здесь были самыми сильными, а некоторые до сих пор мокли. — Вы же охранитель, а они никогда не сдаются. И архимагистр. И ректор. И…
— Я понял тебя, Эн, понял, — перебил он меня, улыбаясь, и эта улыбка так разнилась с тем, что я видела раньше на его лице, что я на мгновение опешила. — Конечно, я надеюсь, но стараюсь не обнадеживать себя. Так будет лучше.
Ах, вот оно что. Тогда понятнее.
— Пожалуй, это правильно, — призналась я и, вздохнув для храбрости, зачем-то сказала: — Я сейчас ваше лицо буду обрабатывать. — Как будто это не было очевидным, я же закончила с грудью. И добавила строгим голосом: — Постарайтесь не разговаривать, а то мне неудобно будет.
