У меня все еще шумело в голове, и болела кожа рук. Я посмотрела на свои запястья – плотно смазаны чем-то жирным, оно пропиталось сквозь повязки и неприятно пахло. Я понюхала и невольно скривилась.
– Верблюжий жир и еще какая-то дрань, намешанная Икрамом, чтоб облегчить боль и предохранить от новых ожогов.
Вся краска прилила к лицу, я поняла, что меня всю осматривали и смазывали какой-то дрянью. Это было страшно и как-то неприятно, до мороза по коже.
– Ты не наврала мне и заслужила жизнь.
Снова несносно усмехнулся полными, невероятно чувственными губами, темно-красными и словно очерченными вверху светлой линией, показывая ряд неестественно белых зубов, и тут же добавил:
– Пока.
Мне казалось, этот шакал читает все мои мысли, знает не только – о чем я думаю, но и о чем подумаю через несколько минут. Его явно забавляло происходящее, а я… я себя чувствовала, как зверек, пойманный в силки. Пока что его подкармливают и гладят, но уже через секунду могут сломать ему хребет.
– Я никогда не вру! – заявила и нагло посмотрела ему в глаза, но тут же пожалела об этом. В эти глаза смотреть нельзя. Они слишком опасные и слишком красивые. От них потом невозможно оторваться. Этот светлый оттенок завораживает и вводит в ступор.
– Довольно смелое заявление. И это хорошо, потому что за ложь я отрезаю язык. И это не образное выражение – как говорят у вас. Мне нравятся честные люди.
Сейчас он выглядел почти как самый обычный человек, точнее, он давал мне это почувствовать. Пока я не знаю зачем, но это расслабляло и заставляло забыть, что я его игрушка. Как надолго? Зависит всецело от его настроения.
– Отпусти меня домой, пожалуйста. – эта просьба вырвалась сама собой. – Пожалуйстаааа. Хочешь, я буду умолять тебя на коленях.
А он просто расхохотался, запрокинув голову, и меня затрясло одновременно от едкой ненависти за смех над моей унизительной просьбой, и потому что его смех и лицо в этот момент завораживали. Красота этого мужчины была настолько дикой и экзотической, что я невольно задыхалась от восхищения, и в то же время меня колотило от ярости. Ведь он хохотал надо мной. Я его веселила и забавляла, и ничего более унизительного я не испытывала никогда.
– О, ты даже не представляешь, сколько раз ты еще станешь передо мной на колени… – рывком встал с пола и теперь казался мне просто огромным, – и забудь слово дом. Теперь твой дом – это я. Ты – моя собственность, и от меня зависит, как пройдет твой завтрашний день. От меня зависит – будешь ли ты вообще дышать. Учись смирению.
Когда он так говорил, он невольно вскидывал голову и явно гордился своим положением и превосходством надо мной.
– Но я не такая, как все те женщины. Зачем я тебе? Я не красива. Не умна. Я буду только обузой.
Его глаза чуть сощурились.
– Не умна, говоришь? Откуда знаешь мой язык?
Сделал шаг ко мне, и я дернулась назад. Невольно сжимая одеяло сильнее.
– Учила. Мне было интересно. Я любила восточную культуру.
Его глаза блеснули интересом, он даже склонил голову к плечу.
– Это не единственный язык, что ты знаешь?
Я кивнула.
– Многие русские шлюхи за всю свою жизнь здесь не могут выучить и пары слов. Это слишком трудно для их скудного ума. Да и зачем шармуте ум? Так что это не недостаток. А насчет красоты…
Он вдруг присел возле меня на корточки, и от неожиданности я забыла, как дышать, уставившись на него вблизи, как кролик на удава. Потому что с такого расстояния его глаза казались совершенно невероятными… цвета весенней листвы после дождя. Ибн Кадир протянул руку и опять тронул мои волосы.
– Аль Шита… *1…
Я судорожно сглотнула, не смея даже пошевелиться.
– Я видел снег всего лишь один раз, и это было самое красивое зрелище, увиденное мной за всю жизнь. Твои волосы цвета снега… как и твоя кожа, – его голос завораживал, он снова походил на урчание зверя, заставлял невольно трепетать и покрываться мурашками. – Тебе сейчас принесут корыто с водой – вымоешься. Воняешь ты, как грязный верблюд, а я ненавижу вонь.
Очарование тут же растаяло, испарилось. И я сама не поняла, как оттолкнула его руку.
– Не надо корыта. Я хочу вонять, чтоб ты держался от меня подальше.
Теперь его ухмылка походила на злобный оскал шакала.
– Нет, я ошибся, ты все же идиотка. Самые тупые и дешевые шлюхи намного умнее тебя. Они знают, как ублажить самого придирчивого клиента.
– Я не шлюха. И я не собираюсь никого ублажать.
Это случилось настолько неожиданно, что я от шока чуть не задохнулась. Араб схватил пятерней мое лицо и притянул меня к себе настолько больно и грубо, что у меня невольно на глазах выступили слезы.
– Шлюха. С того момента, как тебя мне подарили, ты – моя вещь, моя шлюха, моя подстилка, моя рабыня. Не научишься ублажать – сдохнешь.
– Лучше сдохнуть, – прошипела неожиданно для себя.
– Этого не случится так быстро, как тебе бы захотелось. Сначала я поиграюсь со своим подарком и сломаю столько раз, сколько мне захочется, а потом, может быть, ты умрешь. Если заслужишь смерть. В пустыне она такая же роскошь, как и жизнь. Так что прикуси свой язык. Это не твой мир. Учись покорности. Не заставляй меня тебя наказывать.
Я дрожала от ужаса, дергалась от каждого слова, что он говорил. Мне с трудом верилось, что я все это действительно слышу.
– Вымоешься и переоденешься.
Оттолкнул назад, так что я упала навзничь и уронила одеяло. Глаза араба тут же вспыхнули, загорелись с такой силой, что у меня дух захватило, и я судорожно прикрылась руками.
А он исчез за пологом палатки, успев напоследок полоснуть мне по нервам диким взглядом, который внушал первобытный ужас.
__________________________________________________
*1 Аль шита – зима (арабский. прим. автора)
ГЛАВА 6
Воду даже нагрели и добавили в нее какие-то травы с сильным запахом пряностей и ванили. У меня этот аромат ассоциировался с восточными сладостями, которые я никогда не любила. Но все же это было в десятки тысяч раз лучше, чем вонь в фургоне и от моей же грязной одежды. Я натиралась мылом, скребла по своей коже, яростно натирала волосы, отмываясь от невыносимого смрада, который сам по себе вызывал панику и неприятные ощущения. Еще никогда в жизни я не испытывала столько удовольствия, как сегодня в этой теплой воде. За последние несколько суток это было самое лучшее, что со мной произошло. Ощущение, что я здесь целую вечность, не покидало ни на секунду. Мне было страшно представить, что происходит дома, как меня ищут, и что сейчас испытывает моя мама. У нее больное сердце, и ей может стать плохо. Как же я хотела домой. От этой мысли у меня тут же начинало першить в горле и печь глаза. Потому что я в миг осиротела и превратилась в полузабитое существо, не имеющее ни прошлого, ни будущего, и это по-настоящему страшно. Как и отсутствие ощущения времени, часов, любого намека на цивилизацию. Иногда я все еще надеялась, что это сон. Он вот-вот закончится, и я проснусь в своей мягкой постели дома от криков брата с сестрой и собственных воплей, чтоб они заткнулись и не будили отца. Оказывается, в этом было счастье. Вот в этих повседневных перебранках, ругани младших, ворчания папы с газетой в руках, запахе яичницы и чая с корицей. Мамочкааа, как же я хочу домой. К тебе.
Но вместо этого в нос забивался совсем иной запах, снаружи раздавались голоса на чужом языке, и ржали лошади. Перед тем как в шатре поставили алюминиевое корыто с водой, мне принесли поесть. Я больше не отказывалась от еды, я твердо решила выжить, чтобы сбежать. А для этого нужны силы. Если я не буду есть, то не смогу даже сопротивляться, не то что бегать по пескам. Завтрак оказался вкусным – сладкая лепешка, сыр и крепкий чай. Мой желудок покалывало от блаженства, а я сама злилась на себя за то, что мне понравилась их еда. После того как голод утих, и я согрелась в теплой воде, в голове начали возникать мысли о побеге. Если попытаться и сбежать ночью, то я могу вернуться к КПП. Может, у меня на это уйдут не сутки, а несколько суток, но если спрятать немного еды, украсть флягу с водой, то есть все шансы спастись, потому что оставаться здесь нельзя. Я до смерти боялась ибн Кадира. До суеверной дрожи в кончиках пальцев. Мне было жутко даже подумать – на что он способен, какие жуткие вещи он может творить с женщинами. Когда я даже мельком думала об этом, меня начинало лихорадить. Я опасливо прислушалась к тому, что происходит за палаткой, и быстро вылезла из корыта. Одежды рядом не оказалось. Она лежала на тюфяке, аккуратно сложенная вчетверо. На полу валялась лишь прозрачная ткань, которой меня прикрывали после обработки ожогов. Я схватила ее, вытерлась ею и кое-как обмотала влажное тело. Бросила опасливый взгляд на полог палатки и мигом кинулась к одежде. В ту же секунду край полога отодвинулся, и ибн Кадир занял собой все свободное пространство палатки. Казалось, в ней тут же исчезло свободное место вместе с кислородом и дневным светом. Этот человек словно поглощал собой жизнь, поглощал каждую радостную мысль и будил лишь ужас перед неизбежностью. Я знала, что рано или поздно он предъявит свои права хозяина, и нисколько не обманывалась насчет того, что именно он захочет со мной сделать.
