Я застыла с расширенными от страха глазами в прилипшей к телу тряпке, судорожно стискивая черную джалабею. Ярко-зеленые глаза араба тут же вспыхнули и окатили меня кипятком… он жадно осмотрел меня с ног до головы, а я мелко задрожала, понимая, что вот эта мокрая материя ничего не прикрывает, и араб видит меня почти голую. Прижала к себе одежду.
Ибн Кадир сделал ко мне несколько шагов, а я попятилась назад. Он стал тяжелее дышать, или мне кажется? И этот взгляд… таким взглядом смотрят на еду, а не на людей. Может, в их племенах есть людоеды?… От собственных мыслей начало подташнивать, и я невольно зажмурилась. Несмотря на всю мощь и исполинский рост, он передвигался совершенно бесшумно. И я не услышала, как ибн Кадир вдруг оказался позади меня. Только бы не прикасался ко мне, не причинял мне боли. Мне страшно… мне так страшно.
– Это моя одежда, а не твоя.
От голоса прямо в затылок щекотно шевелились волосы. Но я продолжала крепко сжимать в руках джалабею и прижимать ее к груди.
– Ты замерзла? Или я настолько тебя пугаю?
– Пугаешь, – тихо ответила и решилась открыть глаза – и напрасно, потому что теперь араб стоял прямо передо мной. Я ощущала себя совершенно беспомощной и голой. Что ему стоит сорвать с меня тряпку и…
– Мне нравится страх. Он внушает уважение тому, кто его испытывает. Но ты боишься совсем по-другому. Ты боишься не Аднана – своего Господина. Ты боишься Аднана – мужчину. Верно?
Опустила веки, глядя только на его босые ноги с кольцами на больших пальцах и татуировкой-браслетом на щиколотке.
– Мне здесь страшно, и я хочу домой. Просто хочу к своей семье.
– Я задал тебе вопрос, АльшитА, но ты на него не ответила. А меня ужасно злит, когда игнорируют мои вопросы.
– Избавься от меня, и я перестану тебя злить!
Нужно было прикусить язык, не говорить таких вещей, не злить его, но я не удержалась.
– Избавлюсь, когда сочту нужным. В твой мир ты уже не вернешься. Ты для всех там умерла. Положи мою одежду на место – я принес тебе новую. Давай! Открой глаза. Хватит морщиться, как сморчок, подашь мне одежду после того, как я помоюсь. Пора начинать выполнять свои обязанности и отрабатывать каждый глоток воды и кусок хлеба.
– Ты можешь меня не кормить и не поить!
– Ошибаешься! Это ты не можешь отказываться есть и пить, иначе я затолкаю тебе в горло каждый кусок еды и залью водой насильно. Ты будешь давиться и есть вместе с соусом из собственной крови. Не зли меня и открой глаза!
Я открыла глаза и тут же об этом пожалела, потому что ибн Кадир стащил джалабею через голову и оказался голым по пояс. Он стоял прямо передо мной. Огромный, блестящий от пота, темный, как бронзовая статуя. Каждая мышца рельефно выступает под кожей, кажется живой и перекатывающейся, словно жидкое железо. Мощный торс, широкие плечи. На груди татуировка. Непонятная, состоящая из хаотичного орнамента и сплетения букв, как латинских, так и арабских. Я никогда в жизни не видела такого красивого мужского тела, притом вживую и так близко. Накачанный, сильный, привыкший к нагрузкам, словно каждая пора источает бешеную звериную энергию. Идеальное до каждого изгиба. Я такие тела видела только в журналах. Кажется, что его кожа покрыта краской и чуть поблескивает, особенно на выпуклой груди с маленькими коричневыми сосками, и на кубиках пресса, где чуть ниже пупка за кромку штанов убегала тонкая полоска черных волос. Я пялилась на него и ничего не могла с собой поделать… мне кажется, у меня даже приоткрылся рот в немом восхищении. Его тело излучало секс, настолько сильно, что даже я, далекая от всего такого, вдруг почувствовала тяжесть внизу живота… впервые в жизни. Даже в горле пересохло.
Если бы он жил в моем мире, женщины сходили бы по нему с ума, они бы резали из-за него вены, ползали на коленях у его ног. Но я была уверена, что и их женщины сходят по нему с ума точно так же. Потому что он слишком красив.
Я сделала еще один глубокий вдох, когда он снял куфию и пригладил рукой короткие черные волосы.
А дальше, я чуть не закричала – он стянул штаны и, нисколько не смущаясь, залез в корыто. Едва его шаровары упали к его ногам, и он сделал несколько шагов к алюминиевой лохани, я зажмурилась с такой силой, что перед глазами запрыгали мушки. Но ничто не помогало забыть вид его голых ягодиц, сильных и округлых, сжимающихся при каждом шаге. Я стояла с закрытыми глазами, а он смеялся. В голос.
– Ты знаешь, что нашим женщинам запрещено так рассматривать своего Господина? Тебя бы могли избить за это палками. Тебе понравилось то, что ты увидела, Альшита? Я страшный или красивый в твоих глазах?
У меня пылали щеки, их, кажется, как ошпарило, и в горле резко пересохло.
– Отвечай, когда я задаю вопросы – тебе понравилось?
– Нет! – и вздернула подбородок. Не хватало еще показать ему, что мне понравилось смотреть на его тело. Он принялся растирать себя мочалкой, расплескивая воду в разные стороны, а я смотрела куда угодно, только не на него.
– Твои «нет» оставь для твоих русских мальчиков в далеком прошлом. Здесь женщины говорят своим мужчинам только «да, мой Господин».
Он намылил волосы и, смыв с них пену, тряхнул головой, брызги долетели даже до меня.
– Подойди ко мне, Альшита.
– Меня зову…
– Плевать! Слышишь? Мне плевать, как там тебя звали твои неверные. Здесь я буду тебя называть так, как я захочу. Сюда подойди, я сказал.
Я медленно подошла и даже не поняла, что тащила за собой его чистые вещи.
– Положи их и иди ко мне.
Судорожно сглотнув, я отрицательно качнула головой.
– Я притащу тебя силой.
Медленно положила вещи и осторожно подошла.
– Стань на колени.
Едва я успела опомниться, как он дернул меня за руку, и я упала перед корытом. Он стиснул пятерней мои волосы на затылке, удерживая возле себя. Повел рукой по моему подбородку вниз к груди. Пальцы на затылке причиняли боль, а другая рука касалась едва-едва, очерчивая контуры соска, потирая его ногтем, заставляя сжаться в тугой комок. На каждое касание под кожей паутинкой разбегались электрические нити, они тянулись куда-то между ног, где вдруг все стало быстро пульсировать. Это напугало еще сильнее, чем его близость.
– Страшно? – спросил шепотом, и именно он прозвучал не просто страшно, а до дикости неожиданно окатил дрожью все тело. – А вот так?
Пальцы сжали вершинку, и я всхлипнула, пытаясь вырваться. Слишком остро и слишком чувствительно. Пульсация между ног сменилась покалыванием, словно все опухло и стало мокрым.
– Не надо, – прозвучало прерывисто и очень жалобно.
– Надо…, – эхом мне в губы, – хочу тебя взять! Сейчас!
В то же мгновение он развернул меня спиной к себе и, выплескивая воду из корыта, поднялся в нем во весь рост. Но я его не видела, я дико и судорожно пыталась вырваться, удерживаемая одной рукой за волосы, а другой под ребрами. Еще один рывок – опять лицом к себе, приподнял, тяжело дыша через оскаленный рот мне в губы. Ужас и что-то еще первобытно неконтролируемое, панически сильное накрыло меня с головой, лишая рассудка. Его дыхание жжет и сплетается с моим, и я смотрю на его губы – такие выпуклые, такие влажные и темные, порочные… и представляю, как они вгрызутся в мой рот… и в тот же момент до истерики не хочу этого.
И вдруг снаружи послышался голос Рифата.
– Аднан, брат, мы засекли людей Асада. Рыскают по нашему следу.
– Кууууусохтак… я зубббииии*1!. Бери людей, отловим ублюдков. Подай мне полотенце и чистые вещи. Быстро!
Я не сразу поняла, что он говорит это мне. Подняла с растянутых на полу овечьих шкур вещи и подала ему, стараясь не смотреть вниз, потому что ибн Кадир стоял передо мной совершенно голый. И со мной происходило что-то невероятное, когда я смотрела на его смуглое накачанное тело, покрытое черными татуировками.
– Сначала полотенце. Что ж ты такая медлительная?
Подала полотенце и все же глянула вниз, пока он вытирался, щеки тут же вспыхнули с такой силой, что кажется, сейчас взорвется лицо. Его член, покрытый черной порослью волос вокруг, полустоял и показался мне просто огромным даже в таком состоянии. Я тут же отвела взгляд, чувствуя, как сильно пересохло в горле… Араб быстро вытерся и натянул шаровары, а у меня сердце колотилось как бешеное – он бы точно разодрал меня на части этой штукой, она бы никогда в меня не поместилась. Я судорожно куталась в мокрую тряпку, сжимая ее дрожащими руками на груди, пока он быстро, по-солдатски собирался, натягивая джалабею и головной убор. Потом в два шага преодолел расстояние между нами, поднял с пола веревку и, затянув у меня на шее, привязал меня к балке каким-то замысловатым крученым узлом, который я бы не развязала никогда в жизни. Его, наверное, не развязал бы даже мой отец.
