-А нас не подслушают? - спросила я не без намека, но он огляделся и серьезно ответил:
-Нет тут никого. Феи не любят текучей воды, и не важно, с неба она льется или под ногами струится.
-Хорошо... - я помолчала, глядя между ушами Твана. - Я хочу уничтожить того, кто называет себя Рикардо. Не ради трона и даже не ради сестры. Просто... если ты не солгал, и это в самом деле фея-полукровка, то эта тварь не должна жить. Я убью его. Хотела бы я сказать, что принесу голову Рикарду на могилу Саннежи, но у него нет могилы. Значит, я сожгу мерзавца и сброшу останки в море, так будет правильно...
-Отличный план, хозяйка, - невесело улыбнулся бродяга и послал своего коня вперед. - Дело за малым: добраться до Рикардо. Желательно, не в цепях и живыми!
-Ты ведь сказал, 'ночные короли' нам помогут, разве нет?
-Ну так с ними тоже еще нужно связаться! Не отставай, хозяйка!
Дождь все не переставал, а тропинки вели то вверх, то вниз, и к вечеру утомились не только лошади, но и я сама, а потому уснула, едва только мы обустроили ночлег и немного обсохли у костра.
Снилось мне побережье и сильный прибой, такой, что легко опрокидывал меня, стоило попытаться войти в воду, и качал на волнах, норовя утащить подальше от берега.
-Что же ты творишь, тавани! - отфыркиваясь от брызг, выговаривал Саннежи, в очередной раз вынося меня на сушу. - Твой отец не обрадуется, если ты простынешь!
-Перестань, вода теплая, как в купальне! Попробуй сам! - смеясь, отбивалась я, а он, думая, будто я не замечаю, легко-легко касался губами моих волос. - Ну же, не упрямься!
-Да я же плавать не умею, тавани, - в который раз повторял Саннежи, - если ты начнешь тонуть, я ничего не смогу поделать, а пока еще прибегут слуги...
Он часто называл меня по-своему. В этом слове много смыслов: оно может означать и 'нареченную' (или 'нареченного', в родном языке Саннежи это не различается), и 'возлюбленную', и 'госпожу', - зависит от контекста и интонации. Саннежи говорил шутливо...
-А ты научись! - велела я. - Это совсем не трудно, правда!
-Как прикажешь, - улыбнулся он. - Но, если позволишь, я буду учиться в каком-нибудь пруду, а не в этих вот волнах, на которые даже взглянуть страшно сухопутному человеку вроде меня! Или тебе так не терпится от меня избавиться?
-Дурак, - сказала я ему тогда, оттолкнула его руки и ушла переодеваться в раскинутый недалеко шатер.
Извиняться я не собиралась, да Саннежи и не ждал этого. Он хорошо знал мой нрав, знал, почему я рассердилась, и вовсе не обиделся на бранное слово. Быть может, ему даже было приятно...
Проснулась я от холода и поняла, что опять спала, прижавшись к Рыжему, да как замысловато! Я свернулась так, что мои поджатые колени оказались аккурат у него под носом, а сама я наполовину устроилась на бродяге, благо он был достаточно велик для этого. Но, увы, не очень-то удобен, подумала я, кое-как разогнув затекшие ноги и потянувшись.
Сегодня мы ночевали под деревом: Рыжий сказал, что это уже самый перевал, дальше дорога пойдет под гору, и там тоже можно найти пещеры, а пока придется потерпеть.
Мокрые кони безмятежно паслись рядом, только Тван, считавший себя вожаком маленького табуна, то и дело поднимал голову и прядал ушами, прислушиваясь и раздувая ноздри. Вот и сейчас, стоило мне пошевелиться, он посмотрел в мою сторону, довольно фыркнул и принялся выбирать травинки посочнее: горы - это не заливные луга, а летняя жара порядком высушила всю округу.
Я отошла за корявую ель, потом подошла к обрыву и посмотрела вдаль. На самом горизонте виднелась узкая серебристая полоска - море. Где-то там, на берегу, в столице обитал самозваный король Рикардо. Где-то там, подвластная его воле, коротала дни моя сестра... Даст ли он ей хоть небольшую передышку? Если поверил, что меня в самом деле нет в живых, то должен бы подумать о том, что любой сосуд, как выразился Рыжий, не бездонен, и надо бы заклеить трещины, прежде, чем наполнять его снова...
Тван громко фыркнул и топнул копытом, а я отпрянула от края обрыва, когда чуть не в лицо мне кинулась большая птица. Лица-то не жаль, а вот свалиться вниз мне бы не хотелось!
Птица описала круг над моей головой, пронзительно крикнула раз, другой, а я, лишившись дара речи, подняла над головой руку.
У меня не было защитной перчатки, и крупный ястреб, упав мне на руку, больно прихватил ее когтями даже сквозь кожаную куртку, но я этого не заметила...
-Ты откуда взялся? - шепотом спросила я, а ястреб переступил на моей руке и уставился на меня немигающим желтым глазом. - Ты... Зоркий?
Он снова крикнул, чуть приподняв крылья, и успокоился.
Быть не может... Ястребы живут долго, но этот... Это о нем Саннежи говорил, что взял его птенцом, с ним охотился много лет! Когда на князя кинулся кабан, он сбросил ястреба с перчатки (охотились-то вовсе не на проклятых свиней!), тот улетел, и с тех пор его никто не видел. Да если бы и увидел, что проку? Зоркий давался в руки только хозяину.
Верно, это он! Приметные пятна, а еще темные перья над глазами, придававшие Зоркому вечно насупленный вид. Теперь они, правда, порыжели, наверно, из-за возраста...
Я осторожно погладила Зоркого по сложенным крыльям. Ястреб только чуть повернул голову, но не попытался клюнуть меня, как делал всегда, стоило протянуть к нему руку.
Он волен был улететь (Саннежи никогда не надевал на него клобучка и пут, как поступают обычно с ловчими птицами, Зоркий не знал, что это такое), но спокойно позволил пересадить себя на сосновую ветку и остался сидеть, поглядывая по сторонам. И встопорщился, когда Рыжий, разбуженный моей возней, сел и громко зевнул.
-Это что за диво? - спросил он, продрав глаза и увидев ястреба. - Откуда?
-Сам прилетел, - ответила я. - Не знаю, что за чудеса кругом творятся, да только это Зоркий. Ястреб Саннежи. Он улетел, когда...
-Я понял, хозяйка, - остановил Рыжий, встал и подошел поближе. - Ишь ты, какой! С виду совсем дикий, бродяга...
Он протянул руку, и ястреб издал предупреждающий клекот, изготовившись к атаке.
-Берегись, - сказала я. - Если это в самом деле Зоркий, то он натаскан не только на дичь. Людям он в первую очередь вцепляется в глаза.
-Вон оно что... Понял, рукам воли давать не стану.
Зоркий переступил на ветке, пригладил встопорщенные перья и огляделся.
-Может, он голодный? - спросил Рыжий, а я невольно засмеялась.
-Уж конечно, оголодал за столько лет!
Он тоже фыркнул, мол, глупость сморозил. А я заметила вдруг на холодном утреннем свету: рыжие волосы бродяги на висках были сильно подернуты сединой, будто траву побило первыми заморозками. Прежде я видела его при дневном свете только мокрым насквозь либо при свете костра или свечей, а этак не разглядишь толком...
-Если выйдем тотчас же, - перебил он мои мысли, - к полудню доберемся туда, где ждут верные люди. Согласна, хозяйка? Перекусить и в седле можно. Лошади с вечера сыты, потерпят до конюшни.
-Там что, постоялый двор? - удивилась я.
-Был когда-то, - ответил Рыжий, седлая своего серого. - Это теперь тут скалы да овраги, а когда-то аккурат там, где мы с тобой лясы точим, шел торговый тракт. Только горы тоже на месте не стоят, подвинулись, по их счету, всего ничего, ан дороги не стало. Там валун упал, тут оползень приключился, а где-то и вовсе лавина сошла... Так и исчезла торная дорога, только тропочки остались, да и те еще поди разведай. - Он перевел дыхание, потрепал коня по шее и принялся навьючивать заводных. - Ну а где дорога, там и постоялый двор. Был. Тряхануло, перекосило, спасибо, по бревнышку не разметало... Хозяева подались куда-то в другие края, а в доме с тех пор останавливаются странники вроде нас с тобой. Печка там есть, даже зимой не замерзнешь. Ну и принято, уходя, оставить припас какой-нибудь - крупы там или мяса вяленого, что подолгу не портится... Да хоть хвороста принести, если из еды нет ничего.
-Ясно, - сказала я, глядя на ястреба. Тот вроде бы задремал, но я плохо разбиралась в повадках хищных птиц, так что могла и ошибиться. - Тогда едем, только Твана оседлаю...
