– Привет, – сказала она как ни в чем не бывало. Потом перевела взгляд на своего обнаженного супруга. – Разбирайтесь тут побыстрее, мальчики, я поставила чайник.
Проследив диким взором за закрывающейся дверью, Евлахов взорвался.
– Хорошо! – взревел он, гордо выпрямляясь. – Отлично!
И прошелся по лестничной площадке: туда-сюда. Его сморщенный перчик возмущенно болтался.
– Почему бы и нет? – сказал он. – Давай разберемся.
– Ты знал Середу? – повторил я.
– Ни хрена, – упрямо покачал он головой.
– Только ты мог рассказать ему обо мне, больше некому.
Он застыл. Его круглые глаза сделались похожими на оловянные монеты.
– Только я мог рассказать о тебе Викторе Середе? – изумленно повторил он, показывая пальцем в сторону неба. Раньше с таким благоговением, пожалуй, говорили о безвременно ушедшем Леониде Ильиче.
Неужели я ошибся? Я похолодел. Неужели ошибся?
– А Момина ты не знал? – упавшим голосом поинтересовался я.
Он снова принялся бродить по лестничной клетке и больше не смотрел в мою сторону. Вот оно что! Вот оно что!
– Значит это ты, сволочь такая, рассказал обо мне Момину?
– А что такого, подумаешь! – возразил он. – Тоже мне, законспирированный агент! Его интересовал литературный андерграунд, и я рассказал ему о „террористах' и о тебе, как о единственном уцелевшем их представителе.
– А как вообще ты с ним познакомился?
– Да я и видел-то его один раз в жизни. Послал рукопись в „Наблюдатель', а он пригласил меня для беседы.
– Опять врешь, – сказал я. – Как сивый мерин. Момин возглавлял в „Наблюдателе' отдел прозы, а не поэзии.
– А я и написал прозу, козел ты этакий! – ощерился Толька. – Думаешь, ты один у нас такой? Декодер!
– Оказывается, и ты еще, – сказал я, понемногу остывая. – Ну ладно. Предположим, что на сей раз ты говоришь правду. И что же было потом?
– Он сказал, что я безусловно не потяну, и что мне даже не стоит тратить на это свое время.
– Только для этого он тебя пригласил? Чтобы об этом сообщить?
– Нет, он предложил мне сотрудничать с издательством „Роса'. Сказал, что, во всяком случае, там можно немного подзаработать. И что для такой работы моих способностей вполне достаточно.
– Он предложил тебе писать для „Росы'?! Момин?!
– Ну и что? Между прочим, „Роса' ему и принадлежит, если хочешь знать. Когда я впервые пришел туда, секретарша сказала шефу, что меня прислал хозяин. А тот зашипел на нее, чтобы она не распускала язык. И что полноправный хозяин в „Росе' только он один. Но было поздно. Я уже все просек.
По лестнице поднималась девчушка лет двенадцати. Увидев голого Евлахова, она сначала не поверила своим глазам, а потом в панике бросилась в обратном направлении. Наверное, ее испугал приобретенный Евлаховым бледно-голубой оттенок. Пришлось впустить бедолагу в квартиру.
– Если я заболею и умру, ты будешь виноват, – сказал он мне с укоризной.
Как будто не он еще совсем недавно умолял долбануть его током из силовой розетки.
– Сейчас Люська напоит тебя горячим чаем, – успокоил я его. – С галетами и сыром… И с клубничным джемом впридачу. И все будет чики-тики. – И далее, чтобы подсластить пилюлю: – Ну что, облизала она тебе все-таки жопу?
Подняв с пола простыню, Евлахов снова задрапировался в нее. Ну, вылитый Овидий! Или Гораций! Или Вергилий!
– Разве что в переносном смысле, – сказал он с сожалением. – Только в переносном смысле.
Снег скрипел под ногами. Скрип-скрип. С крыш домов свисали гигантские сосульки. Неожиданно одна из них сорвалась с карниза и обрушилась на голову идущего впереди парнишки. Тот упал. Бидон, который он нес в руках, выкатился на проезжую часть дороги, из него хлестало молоко. Но на парне была нутриевая шапка, и это, видимо, спасло ему жизнь. Мой вязанный презерватив в подобной ситуации вряд ли бы облегчил мою участь. Парень сидел на тротуаре, обалдело уставившись на свой бидон.
Значит, порнографическое издательство „Роса' принадлежало Момину-Середе? Невероятно!
Скрип-скрип. Теперь я старался держаться подальше от домов.
– Сезам, откройся, – проговорил я в домофон, после чего послышалось уже знакомое мне жужжание.
Я поднялся наверх, чмокнул подставленную Моминой щеку и тут же протянул ей злополучную дискету. Обнаруженный мною файл „Эпиграф' я предусмотрительно оттуда убрал.
Она сразу же пошла в кабинет и сунула дискету в компьютер. А я принялся без дела бродить по комнатам. Необходимо было как-то осмыслить информацию, полученную от Евлахова.
Насколько мне было известно, издательству „Роса' принадлежало несколько порнографических журналов. Порнобизнес – это, разумеется, еще не наркобизнес, но все же шаг в соответствующем направлении. Так мне, во всяком случае, представлялось.
В гостиной я остановился напротив портрета Середы и посмотрел ему в глаза.
– Так Ловчев ты или Середа, мля? – поинтересовался я у него с неприязнью. – Или, чего доброго, Момин?
Он продолжал молчать, но в глазах его заиграли веселые искорки. Любопытное оптическое явление, между прочим, вроде радуги или Северного Сияния. Кусок картона с фотоэмульсионным слоем излучает элементарное злорадство. Словно в насмешку над живым человеком. Пусть плохоньким, неказистым, но все же человеком. Я вспомнил, что имею дело почти что с классиком русской литературы, чтоб его. Предстояло во всем разобраться самому – портрет тут вряд ли чем в состоянии быть полезен.
Я наполнил ванную и пролежал в ней довольно долго, временами добавляя горячей воды. Когда-то в ванной мне хорошо думалось. Сюжеты всех моих законченных романов рождались именно в ванной. Но, видимо, с тех пор, как я переселился в коммуналку, что-то произошло. Во всяком случае, сейчас я совершенно бессмысленно пялился в потолок. И все. Вернее – и ничего. Наконец, появилась Момина.
– Вот ты где, – сказала она.
Лицо ее было непроницаемым.
– Что ж, Гена, давай попробуем еще раз, – сказала она. – Еще один раз. У тебя должно получиться.
Даже такие девчонки в нашей стране играют в русскую рулетку.
Неожиданно, она засмеялась своим смехом сквозь ладошку, потом быстро разделась и присоединилась ко мне.
– Так любили принимать ванную мои родители.
– Об этом тоже тебе доложила мама?
– Нет, я подглядывала в замочную скважину.
– Ай-яй-яй!
– Просто, Гена, если мы уж начали, нужно пройти этот путь до конца… Кто знает, в каком именно ты нуждаешься импульсе.
Мои ходули обвились вокруг ее бедер. Что ж, урвем напоследок все, что в состоянии урвать от жизни камикадзе.
– Лучше скажи, ты давала отцу читать мои вещи? – спросил я ее будто невзначай.
– Представь себе.
– И как он отреагировал?
– Если честно, не я давала ему читать, а он мне. Ты не поверишь. Со словами, что это и есть подлинная литература. Именно потому, что она не пользуется массовым спросом. Вообще практически не пользуется никаким спросом. Он считал истинным писателем твоего любимца Сэлинджера, который уже много лет
