надоело, и он действительно меня отпустил.
– Может, предпочитаешь сесть за руль?
Это было уже слишком.
– Лучше как-нибудь в другой раз.
К тому же я давно не имел водительской практики. Чего доброго, угодим под панелевоз…
Дача их находилась почти напротив моей (немного наискосок) – участок я до сих пор сохранил за собой. Я показал ей свой садик и фундамент дома и ту халабуду, которую соорудил несколько лет назад из подручных средств. Площадью она была четыре квадратных метра, но кровать внутри помещалась. А еще – маленький столик, на который можно было поставить пишущую машинку. Особенно я гордился тем, что крыша даже в самую сильную грозу не протекала. Когда это произведение искусства, сработанное из кусков фанеры, жести и шифера увидели „литературные эстеты', они прозвали меня Кумом Тыквой. И все же практически каждое лето я проводил здесь.
Момина затормозила у обочины, и тут мне захотелось показать ей свой участок. Скрипнула калитка. Здесь, у входа, я когда-то оставлял „Жигули'. Каждый раз, когда после долгого перерыва я возвращался сюда, у меня возникало ощущение, будто я среди декораций шекспировской трагедии – в том смысле, что все персонажи в ней уже погибли за исключением второстепенных. Предметы, которые сохранились в саду: мангал, пара бревен, остатки натянутого между двух деревьев гамака – были связаны со мной обетом памяти. А вот предметы в саду Моминой хранили память о вещах, о которых я не имел ни малейшего представления.
Мы вошли в дом. Я был навьючен шампанским и большим количеством закуски, припасенными в багажнике. Момина захватила с собой и портативный компьютер. Неужели будет работать? Даже в такой день?
Дом был солидный и обставлен соответствующим образом. Именно отсюда в город возвращались ее родители, когда им подвернулся панелевоз. Момина быстро накрыла на стол, и мы выпили за успех нашего предприятия. А потом поднялись на второй этаж, где она показала мне рабочий кабинет и спальню. В спальне мы разделись, улеглись, но до ласк дело так и не дошло – нас тут же сморило…
Проснулись мы уже вечером. Вернее, это я проснулся, а передо мной стоял Середа, только без головы: в новеньком смокинге и белой рубашке с бабочкой. Представляете? У меня волосы на голове встали дыбом. Но тут я увидел, что за смокингом прячется Момина – она держала его за плечики.
– Хороши шуточки, – переводя дыхание, проговорил я. – Это и есть твой сюрприз?
– О нет, – сказала она, – это даже не преамбула.
– А где же тогда сам сюрприз? Признавайся, не томи душу.
– Не будем торопить события, – сказала она. – Сначала примерь смокинг.
– Но это совершенно не мой стиль, – запротестовал я.
– А ты не думай об этом.
– О чем?
– О том, что это – совершенно не твой стиль.
И действительно – смокинг пришелся мне в пору, я даже почувствовал себя в нем вполне свободно.
– Вот видишь, – обрадовано сказала Момина.
Мы поужинали при свечах. Меня не покидало ощущение, что происходящее ныне – некий ремейк. Что соответствующая книга уже давно написана, и мы движемся по накатанной колее. Но тут в сюжете обозначился неординарный ход.
– Знаешь, я решила женить тебя на себе, – сказала Момина. – Ты только не удивляйся.
– То есть, – не понял я.
– Я хочу выйти за тебя замуж.
– Ты?! За меня?!
Она рассмеялась.
– Надеюсь, ты не станешь возражать? В конце концов это ведь я тебя сотворила своими собственными руками. Как Тарас Бульба своего сына. И теперь я предъявляю на тебя свои права. Только попробуй отказаться.
– А ты хорошо подумала? – уточнил я.
– Надеюсь.
– Вот это действительно сюрприз!
– Это тоже еще не сюрприз. Так ты согласен?
– А разве у меня есть выбор? Если на меня предъявлены права… чего уж теперь…
– Нет, ты скажи мне четко и определенно, ты согласен?
Я прокашлялся.
– Да.
– Тогда вот тебе мое приданное.
Она усадила меня рядом с собой за компьютер.
– Но у меня уже есть один, – принялся возражать я.
Она усмехнулась. Даже не усмехнулась, а ощерилась, словно хищница, готовая проглотить добычу.
– Причем тут компьютер? У меня есть один любопытный файл. Поглядим.
На экране появился перечень каких-то заглавий.
– Это создано моим отцом. За каждым из названий – концепция литературного произведения. Пожалуйста… – Она щелкнула мышкой по одной из позиций, и на экран словно черт из табакерки выскочил текст: какие-то соображения, философские выкладки, заметки о странностях человеческой натуры… – Середа умер, да здравствует Середа! – упоенно воскликнула она.
– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался я.
– Неужели ты до сих пор не догадался?
– Нет.
– Посмотри на себя в зеркало. О том, что Середа – мой отец, известно лишь его литературным агентам. Их я беру на себя. Отныне Середа – это ты. А этого файла тебе на всю оставшуюся жизнь хватит.
– Но… – выдавил я из себя.
– Удивлен?
– Еще бы… Как-то мне все это…
– Я предлагаю тебе место на литературном троне, – сказала она. – А ты как будто еще и нос воротишь.
– Ну а как же я сам… – промямлил я.
– Что, сам?
– Мне самому хотелось попробовать…
– Послушай, – сказала Момина, – ты был подражателем. Верно? Не лишенным способностей, разумеется, но все же подражателем. А теперь тебе предлагают стать продолжателем. Не улавливаешь разницы? Неужели действительно не улавливаешь?
– Но я надеялся, что когда-нибудь сам смогу написать что-нибудь стоящее.
– Конечно сможешь, – сказала она. – Только под именем Середа. Ведь сюжетов отец заранее не придумывал, это предстоит сделать тебе.
– Даже не знаю, – проговорил я.
Она смягчилась:
– Конечно, все это слишком неожиданно. Но в нашей жизни случаются моменты, когда нужно принимать серьезные решения.
– Даже не знаю…
Неожиданно я расхохотался. Она тоже улыбнулась и вопросительно взглянула на меня.
– Представь себе, что у нас родится дочь, и, когда я умру, она выйдет замуж за малоизвестного писателя, который в свою очередь станет Виктором Середой. А позже внучка и т.д. Имя писателя Середы будет передаваться по наследству словно дворянский титул.
– Неплохая идея, – сказала Момина. – Так ты согласен?
Я почувствовал, как смокинг с бабочкой намертво впиваются в мое тело. Никогда уж, видно, мне из этих пут не вырваться, никогда.
