руках у некоторых были копья и топорики. Я позвонил.
Ждать пришлось довольно долго, и я успел внимательно рассмотреть весь декор. Наконец дверь распахнулась, и старик в костюме полувоенного образца, с трудом державшийся прямо, вопросительно взглянул на меня, приподняв белую бровь.
Я назвал свое имя, и он проводил меня в холодный темный зал, заполненный разного рода оружием, тем самым, что я видел в руках воинов на барельефах. Он открыл правую створку двери и попросил меня подождать здесь. Комната, где я оказался, была заполнена кожей и железом: оружие на степах и кожаная мебель на ковре.
Толстые бархатные портьеры были отдернуты, и я, встав у окна, посмотрел на безмолвные руины. Выкурив еще одну сигару, я воткнул окурок в цветочный горшок и снова надел пиджак.
Старик вернулся и повел меня через зал, потом мы поднялись на один пролет широкой лестницы и вошли в огромную, уже не столь захламленную комнату, где и находился тот, к кому я пришел.
Он стоял посреди ковра. На нем был затейливо украшенный шлем с шишаком на макушке, темно- синий мундир со знаками различия, золотые с черным эполеты и начищенные до блеска сапоги со стальными шпорами. На вид ему было лет семьдесят, и выглядел он очень крепким. У него были кустистые седые брови и большие тщательно расчесанные усы. Когда я вошел, он прокричал что-то и вытянул вперед руку, указывая на меня.
— Герр Аквилинас. Я — Отто фон Бисмарк, начальник берлинской полиции.
Я пожал протянутую руку. Если говорить точнее, он пожал мою, встряхнув меня всего.
— Хорошенькое дело, — заметил я. — Убийство происходит в саду человека, который призван убийства предотвращать.
Вероятно, у него были парализованы или повреждены мышцы лица, потому что, даже когда он говорил, они почти не шевелились, в остальное же время лицо оставалось совершенно неподвижным.
— Именно так, — сказал он. — Мы, конечно, не хотели вас вызывать. Но, насколько я понимаю, это ваша специальность.
— Возможно. Тело еще здесь?
© перевод на русский язык, Кузнецова Л.Ю., 1992
— В кухне. Там производили вскрытие. У него были бумажные легкие, вы знаете?
— Знаю. Итак, если я правильно понял, вы ночью ничего не слышали…
— О, нет, я слышал — лаяли мои волкодавы. Один из слуг пошел посмотреть, в чем дело, но ничего не обнаружил.
— Вы можете назвать время.
— Время?
— Когда это было?
— Около двух ночи.
— Когда нашли тело?
— Около десяти — его обнаружил садовник в винограднике.
— Хорошо. Давайте взглянем на тело, а потом поговорим с садовником.
Он повел меня на кухню. Одно из окон было открыто. Оно выходило в роскошный сад, поросший высоким кустарником самых разных оттенков. Из сада тянуло пьянящим ароматом. У меня закружилась голова. Я повернулся и увидел накрытое простыней тело, лежащее на выскобленном кухонном столе, покрытом простыней.
Я отдернул простыню. Передо мной лежало обнаженное тело, старое, но сильное, очень смуглое. Большая голова, густые черные усы, сразу бросающиеся в глаза. Трудно было представить, каким было это тело раньше, когда принадлежало живому человеку. На горле были видны следы удушения, распухшие кисти, предплечья и лодыжки говорили о том, что жертва не так давно была связана. Спереди был виден разрез, сделанный при вскрытии и зашитый очень небрежно.
— А одежда? — спросил я начальника полиции.
Бисмарк покачал головой и показал на стул, стоящий позади стола.
— Вот все, что удалось найти.
На стуле лежали аккуратно сложенные бумажные легкие, слегка потрепанные. Эти одноразовые легкие — палка о двух концах. С одной стороны — можно курить, сколько хочешь, не боясь рака легких, но с другой — их следует регулярно менять. А это дорого, особенно в Риме, где, в отличие от других европейских городов-государств, государственная служба замены легких появилась лишь за несколько лет до войны, когда бумажные легкие были заменены более долговечными политэновыми. Рядом лежали наручные часы и пара рыжих туфель с длинными, загнутыми кверху носами.
Я взял одну из туфель. Сделано явно на Востоке. Потом я взглянул на часы. Часы были русские: тяжелые, старые и потускневшие. А вот ремешок из свиной кожи был новенький, и, если верить надписи, сделан был в Англии.
— Теперь мне понятно, почему обратились к нам, — сказал я.
— Да, были некоторые странности, — признал Бисмарк.
— Я могу поговорить с садовником, который нашел его?
Бисмарк подошел к окну и позвал:
— Фелипе!
Листья будто сами по себе раздвинулись, и в образовавшемся проеме появился высокий молодой человек с темными волосами и длинным, бледным лицом. В руке он держал изящную лейку. На нем была зеленая рубашка со стоячим воротничком и такого же цвета брюки.
Мы смотрели друг на друга через оконное стекло.
— Это мой садовник, Фелипе Саджиттариус, — сказал Бисмарк.
Саджиттариус поклонился. Его глаза смеялись, но Бисмарк, как мне показалось, этого не заметил.
— Вы можете показать, где нашли тело? — спросил я.
— Конечно, — ответил Саджиттариус.
— Я подожду здесь, — сказал Бисмарк, увидев, что я направился к двери.
— О’кэй. — Я спустился в сад и последовал за Саджиттариусом. И снова мне показалось, что кусты раздвинулись сами собой.
В саду по-прежнему стоял густой эротический аромат. Среди темной, мясистой листвы виднелись вишневые, пурпурные и синие цветки каких-то растений, иногда попадались ярко-желтые и розовые.
Трава, по которой я ступал, казалось, ползла под моими ногами, а странные очертания деревьев и кустарников дополняли Неприятное ощущение, и я подумал, что этот сад — место, явно не подходящее для отдыха.
— Это все ваша работа, Саджиттариус? — спросил я.
Он кивнул не останавливаясь.
— Оригинальна, — заметил я. — Никогда не видел такого.
Тут Саджиттариус обернулся и показал большим пальцем назад.
— Вот это место.
Мы стояли на небольшой полянке, почти полностью окруженной решеткой, увитой толстыми виноградными лозами. Я заметил, что в дальнем углу оборваны несколько лоз и проломана решетка. Я догадался, что это следы борьбы. Я все никак не мог понять, почему убийца развязал жертву, прежде чем ее задушить. А получалось, что было именно так — иначе никакой борьбы не было бы. Я осмотрел место, но не обнаружил никаких других следов. Сквозь проломанное в решетке отверстие я увидел маленький летний домик, выстроенный в китайском стиле, он весь блестел красным, желтым и черным лаком, а местами — позолотой. Домик никак не вязался с архитектурой главного дома.
— Что это? — спросил я садовника.
— Ничего, — угрюмо ответил тот, явно недовольный тем, что я увидел.
— Я все-таки взгляну.
Он пожал плечами, но проводить меня не предложил. Пройдя между решеток, я подошел к домику. Саджиттариус не торопясь следовал за мной. Поднявшись по деревянным ступенькам на веранду, я толкнул дверь. Она открылась, и я вошел. Домик состоял всего из одной комнаты — спальни. Постель была не
