этих италийских племенах. Непохоже, чтобы хоть одно из них стало когда-нибудь слишком многочисленным.
Когда Соклей поцеловал Майбию на прощание, она вцепилась в него и пробормотала:
— Тебе бы не понравилось взять меня себе теперь?
Приподняв бровь, он ответил:
— Моя дорогая, ты очень мила, и ты бесподобна в постели. А теперь я скажу кое-что, что поможет нам лучше поладить: не докучай мне просьбами. Чем больше ты вынуждаешь меня сделать то-то и то-то, тем больше шансов, что я так не поступлю. Ты поняла?
— Угу, — сказала она тихо.
Вспышка гнева мелькнула в ее зеленых глазах, но Майбия всеми силами постаралась ее скрыть и лишь добавила:
— Ты бесподобный, верно?
— Так все говорят, — ответил Соклей и ушел.
«Она хочет, чтобы я в нее влюбился, — подумал он, шагая к дому. — Влюбленные мужчины тратят много денег и совершают всевозможные глупости».
Менедем, похоже, влюблялся в каждом городе по меньшей мере в одну женщину. Но жизнь торговца, который никогда нигде не остается надолго, вероятно, удерживала его двоюродного брата от того, чтобы не наделать еще больших глупостей, чем он уже совершил.
Когда Соклей вернулся домой, Менедем весь сиял. А еще он исполнял одну из песен, которые накануне звучали на симпосии в доме Гилиппа. Соклей с обличающим видом указал на него пальцем.
— Ты снова ухлестываешь за женой торговца рыбой!
— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, мой дорогой друг. — Менедем сильнее всего действовал на нервы двоюродному брату, когда пытался принять самый невинный вид.
— Да уж конечно! — сказал Соклей.
— Слушай, успокойся, — отозвался Менедем, а потом перешел в наступление: — Пока ты покупал безделушки для своей любовницы и занимался тому подобными глупостями, я беспокоился о делах. Кратий наконец заплатил за паву назначенную нами цену.
— Это хорошо, — ответил Соклей. — Теперь у нас остались всего две проклятущие твари да еще птенцы.
Птенцы бегали по двору, пищали, клевали зерно, жучков и ящериц и время от времени — друг друга.
— Я купил гусыню, чтобы она помогала павам высиживать яйца, — сказал Менедем. — Судя по всему, самки павлина не очень хорошие матери.
— Это верно, — согласился Соклей. — Хорошо, что птенцы могут позаботиться о себе почти с момента рождения, а то бы пропали, бедняги.
Он посмотрел на гусыню, которая действительно выказывала куда больше интереса к высиживанию яиц, чем любая из оставшихся пав.
— Мне жаль, что одна из глупых птиц прыгнула в море, — со вздохом продолжил Соклей.
— Мне тоже жаль, — ответил Менедем. — Но тут уж ничего не поделаешь.
Он приподнял бровь.
— Ты собираешься купить эту рыжеволосую малышку кельтку?.. Хотя какую там малышку! Эту большую кельтку, хотел я сказать, — и увезти с собой?
— Во всяком случае, она меня на это подбивает, — признался Соклей.
— Еще бы, — кивнул Менедем. — И ее можно понять. Если бы ты сам застрял в борделе, разве ты не мечтал бы оттуда выбраться?
— Только самый отчаявшийся хозяин борделя стал бы держать меня вместе со своими хорошенькими мальчиками, — заметил Соклей, чем вызвал у своего двоюродного брата приступ смеха. — Знаешь, а она очень красивая… — серьезно заявил он.
— Тебе виднее, — перебил Менедем.
— Мне она кажется красивой, значит, она и впрямь красива, — сказал Соклей. — Она красива, и у нее есть много причин быть со мной милой, и…
— Так чего тебе еще желать? — снова перебил брата Менедем.
— Я желаю, чтобы со мной были милыми, даже если на то нет веских причин, — ответил Соклей. — Но речь сейчас не обо мне. Речь идет о тебе… По крайней мере, шла, пока ты ловко не сменил тему разговора. Ты и эта Филлис…
— Да? — подбодрил его Менедем, когда Соклей запнулся.
— Ладно, не важно, — пробормотал тот.
Менедем снова поднял бровь, на этот раз удивленно.
Соклей вдруг взглянул на дело по-другому. Он понял, что у жены Гилиппа как раз и не имелось никаких корыстных причин одаривать своим вниманием Менедема. Он привлекал ее сам по себе. Неудивительно, что Менедем готов был к ней вернуться.
Еще раз вздохнув, Соклей произнес:
— Ради всех богов, будь осторожней. Я не моряк, ты же знаешь, и не хочу, чтобы мне пришлось самому вести «Афродиту» обратно на Родос.
— Я так рад, что ты заботишься обо мне, — засмеялся Менедем. — А разве я когда-то бывал неосторожным?
— Мне вспоминается одна весна на Галикарнасе, — сухо проговорил Соклей.
— Я же тогда выкрутился!
— Да, выкрутился, но уже больше не можешь туда вернуться, — заметил Соклей. — И мы не готовы так же спешно оставить Тарент, как оставили Галикарнас. Пойми, ты можешь подвергнуть риску не только себя, но все судно.
Соклей надеялся, что хоть этот довод проймет Менедема, если уж остальные аргументы до него не доходят.
Но Менедем только похлопал его по спине со словами:
— Все будет в порядке. Вот увидишь.
Соклей воздел руки к небу. Таких людей отговаривать бесполезно.
— Будь осторожен, — повторил Соклей.
Хотел бы он, чтобы ему не приходила в голову мысль о разнице между женщиной, которая отдается по желанию, и женщиной, которая отдается за деньги. Теперь он чувствовал себя не вправе убеждать Менедема не ходить по чужим женам, а утолять свои желания в борделе, каким бы разумным ни казался этот совет.
Менедем ухмыльнулся.
— Я расскажу тебе обо всем завтра утром.
— Не думаю, что мне захочется это услышать, — ответил Соклей, и Менедем улыбнулся еще шире.
«Надеюсь, у тебя будет шанс рассказать обо всем завтра утром», — подумал Соклей и сплюнул в подол туники, чтобы отвратить беду, хотя и не сказал ни слова.
Менедем озадаченно посмотрел на него, но Соклей не стал ничего объяснять.
Солнце, казалось, решило никогда не заходить. Менедем был уверен, что вчера оно село куда быстрей. Как только вечерний свет наконец померк на западном небосклоне, он подошел к двери дома и сказал стоявшему на страже Аристиду:
— Я ненадолго выйду.
— Тогда увидимся позже, шкипер, — ответил моряк. — Ты не собираешься нанять факелоносца или двух?
— Нет. Я хорошо знаю дорогу, — ответил Менедем.
Аристид засмеялся, уверенный, что это шутка.
Менедем, однако, не шутил. Он провел сегодня днем немало времени, расхаживая по улицам и
