– Вполне в его духе. Проследи за тем, чтобы малышка принарядилась. Она хорошо выглядит?
– Сегодня не очень. Бедняжка…
– Перестань, перестань, – сурово сказала Алисия. – Хныкать ты будешь потом, когда она всё испортит.
– Ты почти ничего не ела, Жижи.
– У меня нет аппетита, бабушка. Можно мне выпить ещё немного кофе?
– Конечно.
– А капельку ликёра?
– Ну конечно. Ликёр даже очень полезен для желудка.
В открытое окно проникали уличный шум и жар нагретой мостовой. Жильберта купала кончик языка в рюмке с ликёром.
– Видела бы тебя тётя Алисия, – дружелюбно сказала госпожа Альварес.
На губах Жильберты промелькнула горькая улыбка. Старое клетчатое платье стягивало ей грудь, свои длинные ноги она вытянула под столом.
– Почему всё-таки мама сегодня с нами не ужинала? У неё правда репетиция в «Опера-Комик»?
– Правда, раз она так нам сказала.
– А мне кажется, она просто не хотела ужинать сегодня дома.
– Почему ты так думаешь?
Не отрывая глаз от залитого солнцем окна, Жильберта пожала плечами.
– Сама не знаю, бабушка.
Допив свою рюмку, Жижи встала и начала убирать со стола.
– Оставь, Жижи, я уберу сама.
– Почему, бабушка? Это же моя обязанность.
Она взглянула прямо в глаза госпожи Альварес, и та была вынуждена отвести свой взгляд.
– Мы поздно обедали, сейчас почти три, а ты ещё не одета…
– Кажется, впервые в жизни мне понадобится целый час, чтобы переодеться.
– Я тебе не нужна? Ты хорошо завита?
– Да, бабушка, хорошо. Когда позвонят, не открывай, я открою сама.
Ровно в четыре часа Гастон Лашай трижды позвонил в дверь. Озабоченное детское личико выглянуло из комнаты: Жижи прислушивалась. После повторных нетерпеливых трелей Жильберта выбежала на середину гостиной. Она так и осталась в старом клетчатом платье и хлопчатобумажных чулках. Потерев щёки кулачками, она наконец направилась к двери.
– Здравствуйте, дядюшка Гастон.
– Ты что, не хотела мне открывать, злючка?
Они задели друг друга плечами, вежливо извинились, потом неловко рассмеялись.
– Садитесь, пожалуйста, дядюшка. Представьте себе, у меня не было времени переодеться. Не то что у вас. Какая красивая саржа, я такой никогда не видала.
– Ты ничего в этом не понимаешь, это шевиот.
– Да, правда. Что я такое говорю.
Она села напротив него, натянула юбку на колени, и они посмотрели друг на друга. Жильберта внезапно утратила свою детскую самоуверенность, и в её расширившихся синих глазах промелькнуло какое-то жалобное выражение.
– Что с тобой, Жижи? – спросил Лашай вполголоса. – Скажи мне что-нибудь… Ты знаешь, зачем я пришёл?
В ответ она лишь кивнула головой.
– Так да или нет? – спросил он ещё тише.
Она откинула за ухо локон и решительно проглотила слюну.
– Нет.
Лашай разгладил усы и отвёл взгляд от синих потемневших глаз, от родинки на розовой щёчке, от изогнутых ресниц, губ, которым была неведома его власть, тяжёлых пепельных волос, шеи, литой как колонна, крепкой, не похожей на женскую, без единого украшения…
– Я не хочу того, чего хотите вы, – вновь заговорила Жильберта. – Вы сказали бабушке…
Он прервал её движением руки. Рот его слегка скривился, словно его мучила зубная боль.
– Я сам знаю, что я сказал твоей бабушке. Можешь мне это не повторять. Скажи мне только, чего ты не хочешь. Ты можешь также сказать, чего ты хочешь… Ты это получишь.
– Правда? – вскричала Жильберта.
