– Дяди? – переспросила Люда.
– Твоего дяди, Сан Саныча, – медленно выговорил он.
– Ах, моего дяди Сан Саныча… – покивала она. – У него дела в городе.
– В городе, да?.. – озадаченно произнес Виктор. – А где город? В России или, может, в Эквадоре?
– Уже проинформировали? В Эквадоре у Немаляева дел больше нет. Только памятник, – спокойно ответила она. – И что это меняет?
– Почему вы скрывали? Почему мне кто-то другой все это рассказывает – и про вас, и про меня самого?
– Ты не спрашивал.
– Как я мог спрашивать, если я не знал?
– Как я могла рассказать, если не знала, что тебя это интересует?
– Забавный у нас разговор получается…
– Ты, помнится, жаловался, что работа на порностудии тебе не нравилась, – выразительно сказала Людмила, запахивая халат. – Ну-ка, отсядь от меня.
– Да что ты ерунду какую-то несешь?! – возмутился Мухин. – Очень надо к тебе заглядывать!.. Я что, ребенок? Чего я там не видел?
– Надеюсь, ничего… – Она поднялась и открыла дверь.
За дверью оказался Константин. Он удержал Людмилу и, шагнув внутрь, перевел взгляд на Виктора.
– Ну и чем вы тут занимались?
– Костя, не валяй дурака.
– Курили. Я же просил!.. Еще чем баловались?
– Угомонись, кретин, – сказал Мухин.
– А ты вообще заглохни, – процедил он.
– Че-его-о?!
– Пусти! – крикнула Люда. – Тесно тут втроем.
– А вдвоем не тесно было?
– Морду тебе разбить? – прошипел Виктор.
– Щас свою собирать будешь!
– Да пусти ты меня! – возмутилась Людмила.
– Стоять!!
– Эй… – раздалось в коридоре. – Дайте умыться, придурки.
В дверях появился Сапер – всклокоченный и опухший, как после недельного загула.
– Что не поделили? Женщину?
– Я ее не делю!
– Я сама не делюсь!
– Ну-ка, выметайтесь, – подытожил Сапер.
Скандал переместился на кухню – Виктор хотел было поучаствовать, но увидел, что Костя с Людой справляются и без него. Бестолково потоптавшись в коридоре, он ушел к себе в комнату и завалился на кровать.
Жить в этой банке предстояло еще целый месяц, и он не знал, выдержит ли. За первые сутки он уже поцапался с Константином, разочаровался в старом фашисте Немаляеве и возжелал жену ближнего. Хотя назвать Костю ближним было бы натяжкой, и Людмила ему пока не жена, а все ж нехорошо…
Включив телевизор, Мухин попал на выпуск новостей, и ведущая сразу же заинтриговала его некой «сенсацией». Какие в субботу могут быть сенсации, Виктор не представлял, однако новости оставил.
– Российские ученые-химики разработали уникальную технологию переработки сырой нефти, не имеющую аналогов во всем мире, – объявила дикторша. – Изобретение позволяет существенно снизить затраты на производство бензина и других нефтепродуктов. Само же производство из экологически вредного превращается в безопасное.
Экран показал нефтяную вышку, потом длинную-предлинную трубу, потом танкер и черный прибрежный песок, похожий на взрыхленный асфальт. В песке ковырялась перепачканная мазутом птица.
– По оценке специалистов, данное ноу-хау опережает нынешнее развитие науки на десять- пятнадцать лет, – вещал голос за кадром. – Одна только продажа технологии за рубеж сулит… – ведущая споткнулась о непривычное слово, – сказочные прибыли. Детали пока держатся в секрете, но США и Франция уже выразили желание приобрести технологию. Некоторые эксперты полагают, что продажа ноу- хау позволит России сократить внешний долг на сорок – шестьдесят процентов. Переходим к другим новостям…
Виктор убрал громкость и рассеянно поиграл пультом.
– Порошочек…
Он все ждал упоминания фамилии Пушина, пока не сообразил, что в этом слое Пушин может играть на кларнете, летать в космос или обувать лохов на вокзале – и не иметь к химии ни малейшего отношения. Вероятно, так и было, иначе зачем Людмиле понадобилось соваться в тлеющий слой и получать от Ренатика пулю в сердце.
Мухин подложил руки под голову и мысленно приставил к стене резной письменный стол. По углам – два телефона: в Кремль и в Пентагон. Нет, еще третий – в ЦРУ. А друзьям звонить по мобильному… На стену он добавил шелковый флаг и фотографии в золотых рамках: Шустрофф и семья, Шустрофф и Римский Папа, Шустрофф играет в гольф. Загорелый, белозубый, прочитавший три страницы из Библии и пару новелл из студенческого альманаха. Уверенный, фатально успешный. Респектабельный: в носках за триста баксов и в кроссовках за полторы тысячи. Женщины плачут и возбуждаются. Мужчины тоже плачут и гордятся. Дети мечтают быть достойными… Анкл Шуст! Президент, не отдавший приказа бомбить Россию. Спасший мир. Получивший в награду титул английского лорда, орден Дружбы Народов и коробку сигар от Фиделя Кастро…
Не сейчас, через месяц. Надо дождаться.
Глава 12
Виктор оторвал взгляд от тетрадного листа. Впереди было два ряда школьных парт – коричневых, расшатанных, таких же, как и та, за которой сидел он сам. За другими партами тоже сидели и что-то строчили. В окно било солнце, било и звало – в кино, за мороженым или просто погулять – все равно, лишь бы куда-нибудь, лишь бы отсюда. Возле окна теснились грубые фанерные шкафы, поделенные на квадратные секции, – к каждой был привинчен алюминиевый кармашек с белой картонкой. Навроде такой: «А-Б». Или такой: «В-Г». Правее находились еще два ящика с одной только буквой «Г». На «Г» был Гоголь, а про него накропали столько, что Николай Василич проклял бы их всех, литературоведов поганых. Уж Виктор-то знал. Полдня проторчал тут с «Ревизором» – и десяти процентов не освоил. Хватит, обойдутся. Доклад нормальный получился.
Он погрыз ручку и зевнул. Полюбовался на пианино в углу… Что за идиот притащил пианино в читальный зал? Мухин вообразил, как эту бандуру поднимали на третий этаж, и опять зевнул. Согнутые спины очкастых перхотных девиц вызывали у него отвращение и гасили даже его юное, не слишком притязательное либидо. Стоп, а юное-то почему?..
Виктор охнул – громко, на всю комнату. К нему обернулись. Он закрыл глаза, потом открыл, пощупал себя, как неживого, и вновь охнул, но уже молча.
