Виктор открыл портмоне и вытащил из обоих кармашков две пачки банкнот. Настя решительно шагнула вперед, но он выставил указательный палец, и она остановилась – даже не понимая, почему. Наверное, что-то было в его взгляде – непривычное, незнакомое. Не от ботаника.
– Замри тварь, хуже будет, – сказал он. – И ты тоже, слышь?
Отщипнув от пачки на глазок, Мухин сунул деньги в карман, остальное широко рассыпал по полу и пошел на кухню за сигаретами.
– Слышь, нет? – снова обратился он к теще. – Иди, Настя там бабки уронила. Собирайте, вам же нравится.
– Вот, ты какой… – трагически произнесла она. – С двойным дном человечек.
– Я не «человечек», – выдавил Виктор, медленно склоняясь над Светланой Николаевной.
Его вторая мама была седенькой и худенькой, как воробушек, с маленьким сморщенным личиком и тонкой шейкой. Мухин мог бы переломить ее двумя пальцами, и сейчас ему этого хотелось. Кажется, теща уловила его колебания и сжалась так, что стала слишком мелкой даже для воробья.
– Мама, запомните: я не «человечек». Я Витя Мухин.
– Что ты, что ты, Витя… – испуганно залебезила теща. – Я вообще в чужие дела не лезу… В ваши семейные… Пожалуйста! Ты мужчина, тебе и решать…
Он одобрительно кивнул и, дойдя до прихожей, объявил:
– Вернусь вечером. Чтоб никаких мне вопросов! Встретить радушно, на столе – праздничный обед: мясо, два салата, водка.
– А что за праздник, Витюша? – спросила жена.
– Сама придумаешь.
Покинув квартиру, он повернул ключ на два оборота и прислушался. Внутри тут же возобновился монолог:
– Предупреждала я тебя, дурища! Звони в милицию немедленно! Ты телефон его следователя не потеряла? Вот и звони. Звони и не спорь! Пусть этого бандита за решетку сажают, а то ишь, отпустили! Добренькие за наш счет! Нечего ему тут… Ведь в любую минуту удавить может, бандюга!
– Совершенно верно, Светлана Николаевна! – крикнул Виктор через дверь. – В любую минуту!
Не услышав в ответ ни звука, он щелкнул пальцами и, пританцовывая, направился к лифту.
Сан Саныча хоронили на Новодевичьем. Когда Борис сказал об этом по телефону, Мухин сразу не сообразил, что человека простого в центре Москвы не закопают. Потом ему и вовсе было не до того – мысли перескакивали то на тещу, то на Матвея Корзуна. И лишь увидев на набережной длинную вереницу «Ауди», «БМВ» и «Мерседесов», Виктор осознал, куда он приехал.
Инспектор остановил встречное движение, и кортеж свернул в сторону кладбища. Первым шел огромный черный катафалк на базе «Линкольна». За ним Виктор насчитал двадцать два автомобиля, все – иномарки. Машины, как и подобает, еле тащились, но обгонять их он не посмел и скромно пристроился на своей «девятке» в самом хвосте. Проезжая перекресток последним, он обратил внимание, что на руке у инспектора надета черная повязка. Мухин невольно подумал, как бы он хотел быть преданным земле, – с почестями или без. И неожиданно для себя понял, что ему на это наплевать.
У дороги ему кто-то помахал, и Виктор, заметив Бориса, прижался к тротуару.
– Вот и снова свиделись, – сказал тот, усаживаясь на переднее сидение. – Здравствуй, Витя. «Добрый день» здесь говорить не принято.
В этом слое Борис оказался лет на семь моложе. Он был крепок, коротко стрижен, и у него на подбородке откуда-то взялся давний белый рубец. В остальном он почти не изменился, и Мухин узнал его сразу.
– Привет, – ответил Виктор. – Припаркуюсь где-нибудь, и пойдем. Я из-за этих опоздал, – он показал на процессию. – Мы успеваем?
– Без покойника не похоронят, – буркнул Борис, косясь на «Линкольн».
– Так это нашего Сан Саныча везут?! И-и… кто же он здесь? В смысле, был.
– Сейчас народ из тачек вылезет – сам увидишь.
Кортеж заехал на территорию кладбища, и Виктор, поразмыслив, двинул следом.
– Не суйся, – сказал Борис. – Пешочком полезнее будет. Вон там остановись.
– Нельзя, знак висит.
– Знак – не человек. Тормози, я разрешаю.
– А, тогда другое дело, – язвительно ответил Мухин, но «девятку» все же поставил там, где велел Борис.
Дверцы многочисленных иномарок открылись почти синхронно. Из них показались шикарные эксклюзивные туфли – ни одной похожей пары, – затем брюки, пиджаки и головы. Задавать дополнительные вопросы было бессмысленно.
– Сан Саныч был вором старой закалки, – сказал Борис. – Вымирающий вид…
По мере того как люди выходили из машин, Виктор стал их различать. Среди приехавших проститься с Немаляевым были и молодые быки, на которых костюм сидел, как седло на корове, и бригадиры – мужчины лет тридцати-сорока с лицами не злыми, но строгими; были и тихие благообразные дедки, одетые, в определенном смысле, скромно.
– Тут тебе и авангард, тут тебе и классика, – продолжал комментировать Борис. – Сан Саныча все уважали. Правильный он был. Умел презирать деньги, как и положено вору. Не сорить ими, не в кабаках от купюр прикуривать… Он умел их игнорировать.
– Деньги-то? Я их тоже игнорирую.
– Скорее, Витя, это они тебя игнорируют.
– Можно и так сказать, – равнодушно ответил Мухин. – Откуда ты все это знаешь? Про Немаляева. С неба увидел?
– С земли, – молвил Борис, показывая ему удостоверение.
Шрифт под фотографией был мелкий, единственное, что сразу бросалось в глаза, – это тревожный заголовок:
– Я у Петра тоже корочку видел, – сказал Виктор.
– И я видел… – с недоброй улыбкой произнес Борис. – Нет, у меня настоящая. Ладно, пойдем, а то правда без нас зароют.
Народу на похоронах оказалось гораздо больше, чем Мухин мог представить, – видимо, некоторые ждали уже на месте. Могилу обступили плотным кольцом, по прилегающим дорожкам прохаживались блеклые типы вроде Шибановских.
– Чего мы приперлись-то? – разочаровался Виктор. – В затылки им дышать?
– Ну, в затылки дышать нам не позволят. Иди за мной.
Борис обменялся взглядами с человеком из охраны, и его пропустили вперед. Мухин, комплексуя из-за своей белой ветровки, тащился сзади, но не отставал.
– Ты что, на самом деле мент? – шепнул он.
– Обычный мент сейчас и на километр не подойдет. Я, Витя, генерал-майор. А еще слово скажешь – можем туда же отправиться, прямо за Немаляевым.
Гроб у Сан Саныча был подстать ботинкам прощавшихся – сплошной «от кутюр». Цветом он напоминал пристенный столик в квартире Мухина, но здесь был, разумеется, не ламинат и не шпон. С каждого бока было прикручено по четыре массивных позолоченных ручки, впрочем, Мухин не исключал и того, что они целиком отлиты из золота. Сейчас, в его присутствии, в землю закопают целое состояние, как будто организаторам похорон вдруг стало обидно, что Сан Саныч был не жаден до роскоши при жизни, и на его смерти они решили протранжирить все те деньги, что не успел растратить покойник.
Борис с Виктором вежливо протиснулись к гробу. Утопая в белоснежном шелке, там лежал тот самый старик, что показывал дорогу к несуществующей улице Возрождения. Мухин был к этому готов, он несколько раз повторил себе, что Немаляев – совсем другой человек, обитающий в другом мире, но все же, увидев его здесь, почувствовал, как трудно ему стало глотать. Это был Сан Саныч – загримированный, и от того еще более мертвый.
Народ вокруг хмурился, но ни одного плачущего Виктор не нашел. Не плакала даже племянница.
Заметив в первом ряду Людмилу, Мухин повернулся к Борису, но тот надавил ему на плечо и тихо
