— Будь очень осторожен со всем этим.
— Буду, — пообещал Джек и положил трубку таксофона на рычаги.
ГЛАВА 39
Винс чувствовал, что скоро пойдет дождь.
Он вышел из командного пункта, чтобы глотнуть свежего воздуха. Северо-западный бриз овевал лицо и ерошил волосы. Дождь приближался, никаких сомнений. Винс ощущал его аромат, и это не имело ничего общего с обострением обоняния, якобы приходящего вместе со слепотой. Специфические запахи, разлившиеся в атмосфере, предвещали в Майами скорый дождь не менее ясно, нежели грозовые тучи, собиравшиеся над вершинами гор. Даже самый зоркий человек мог с закрытыми глазами почувствовать приближение бури.
Дождь был лучшим другом Винса. Он понял это в первый же дождливый день, когда после потери зрения вышел за порог и его резко ограниченные слепотой чувства лихорадочно искали некую привычную опору, за которую можно было зацепиться в восприятии действительности. Поначалу Винс запаниковал, ничего не увидев: ни цветов у крыльца, ни живой изгороди из колючего кустарника, ни тропинки, ведущей от дверей дома к парковочной площадке, по которой он совершал свой ежедневный моцион. Но дождь все это изменил. Именно звуки падающей воды позволили окружающим предметам вновь обрести привычную форму и очертания, заново утверждаясь в его сознании. Там, где прежде царила темнота, неожиданно прорезалось журчание стекавшей по сливам дождевой воды. Потом шум дождя в густой листве очертил в его сознании контур росшего поблизости миндального дерева. Шелест автомобильных шин по мокрой мостовой вызвал в памяти образ улицы. Даже трава отзывалась на дождь тихими, но явственными звуками, вбирая пролившийся на нее свежий утренний душ. Впрочем, зрячий именно в силу того, что обладал способностью видеть, никогда не стал бы выделять из общей симфонии звуков сольные партии того или иного омываемого дождем предмета. Но Винс — другое дело. У него просто не было выбора, и, дабы вновь обрести видение мира, он тщательно фиксировал в своем мозгу мелодию, выводимую каждым инструментом этого своеобразного оркестра. В этом смысле природа и привычное окружение работали на него, внушая мысль о том, что ничего в мире не изменилось — все осталось на своих местах, к его радости и удовольствию. Он слышал, как дождь выбивал дробь по почтовому ящику, как текла с тихим плеском вода в канавках вдоль подъездной дорожки и падали тяжелые капли с железной ограды, отделявшей его двор от соседнего участка. О, этот чудный, благословенный дождь! Винс невольно улыбнулся, словно встретив в его лице старого доброго друга.
Однако как переговорщику дождь не сулил ему ничего хорошего. Переставал быть другом и все усложнял, особенно учитывая тот факт, что человек, захвативший заложников, носил на себе под пальто взрывчатку. Если ситуация примет дурной оборот и срочно потребуется нейтрализовать преступника, придется делать ставку на снайперский выстрел в голову. Снайперы всегда работали в экстремальных условиях, не имея права на ошибку. И выстрел в голову, произведенный сквозь окно мотеля с крыши противоположного здания, хотя и представлял собой непростую задачу, вполне мог увенчаться успехом и поставить в этом деле точку. Но состояние окружающей среды сильно влияло на меткость выстрела, даже если стрелял признанный мастер своего дела. Снайперы группы захвата, да и все остальные полицейские, не любили дождя. За исключением Винса, который лучше зрячих понимал, что увидеть некоторые вещи можно только в эпицентре шторма и ты, возможно, многого не узнаешь, если будешь отсиживаться в убежище и ждать, когда отгремит буря.
Винсент услышал шаги, а потом голос Алисии:
— Мне нужно поговорить с тобой, Винс. Желательно в помещении.
Они вернулись в командный пункт, и, прежде чем Винс задал вопрос, Алисия спросила:
— Ты видел пресс-конференцию по телевизору?
Месяцем раньше он обязательно поправил бы ее, напомнив, что может лишь слушать. Но по мере того как его стаж слепого увеличивался, Винс все меньше обращай внимания на такие вещи и коротко ответил:
— Да.
— В таком случае ты знаешь, что сказал отец по твоему поводу. Я имею в виду заверения, которые он якобы получил от тебя относительно того, что мне не придется разговаривать с Фэлконом ни при каких условиях.
— Я слышал каждое слово.
— Так ты сказал ему это или нет?
— Нет. И шефу Ренфро я тоже никогда подобных заверений не давал.
Он услышал, как она вздохнула, а потом опустилась на стул.
— Теперь, если мне придется разговаривать с Фэлконом, все в полиции решат, будто ты нарушил слово, данное шефу Ренфро и мэру. Почему, интересно знать, он стремится связать тебе руки таким образом?
Винс чувствовал, что она опечалена всем этим, но нисколько не сомневался, что его ответ опечалит ее еще больше. Более того, может даже показаться оскорбительным. И решил не говорить напрямую.
— Я рассказывал тебе о своем сне, который видел после того, как ты пригласила меня на джазовый фестиваль?
Алисия на секунду задержалась с ответом, и Винс предположил, что она в это время окидывала его испытующим взглядом.
— Может, лучше сосредоточимся на теме, которую я затронула?
— Это тоже важно, и мне нужно рассказать тебе об этом.
Она шумно выдохнула, и Винс расценил это как вынужденное согласие.
— Ладно, — сказала она, — выкладывай, что там тебе привиделось.
— Если разобраться, той ночью я видел этот сон дважды. Что довольно странно, поскольку с тех пор, как я ослеп, сны мне снятся довольно редко. Ну так вот: в этом сне мы с тобой были семейной парой.
Он замолчал. Не для того, чтобы создать драматическую паузу, просто на мгновение подумал, что пересказывать Алисии этот сон не такая уж хорошая идея.
— Семейной парой? — переспросила она.
— Да. И гуляли с нашей дочерью в парке. Ей было годика четыре. Вокруг бегали дети. Я слышал, как они смеялись и кричали, играя и возясь друг с другом. До меня долетали обрывки чьих-то разговоров и звуки далекого оркестра. Помнится, я устал и решил присесть на скамейку. Потом, совершенно неожиданно, откуда-то появился ребенок и уселся мне на колени. Точно помню, что это девочка, потому что у нее были длинные волосы. Она хранила молчание, и я не знал, что делать. Подумал было, что это наша дочь, но, поскольку не слышал ее голоса, не был уверен. И боялся спросить у нее напрямую. Представляешь, если бы девочка поняла, что ее не узнал родной отец, у которого она сидит на коленях? Итак, мы просто сидели — она у меня на коленях, я на лавочке — и молчали. И я по-прежнему не знал, кто она и что мне с ней делать.
Он сделал паузу, и в командном пункте, где, кроме них, никого не было, повисло тяжелое молчание. Винс думал, что, поведав ей эту историю, сможет облегчить лежавшую на душе странную тяжесть, но ничего подобного не произошло, поскольку с ее стороны не последовало никакой реакции. Его просто с ума сводило то, что он не видит ее лица.
Наконец она произнесла:
— Эта девочка заговорит с тобой, только если ты ей позволишь.
— Во сне, помнится, я хотел, чтобы она заговорила.
— Нет. Она так и будет молчать, пока ты не созреешь для разговора. Пока не решишь, чего хочешь. Относительно нас с тобой.
В помещении снова установилось молчание, а потом он услышал шаги и чуть ли не воочию увидел, что она стоит перед ним и смотрит ему в лицо. Он хотел было протянуть руку и коснуться ее, но не был уверен, что ей хочется этого. И что-то внутри помешало ему до нее дотронуться. А потом ее руки легли ему
