— Ой!.. Кто тут?! — раздался сдавленный голос.
— Саша… Сашка! Ты?
— Я-а-а-а.
— Ты что заорал? Зачем квакал?
— А я… шепотом попробовал — не получается. Охрип почему-то… Я и попробовал погромче… чуточку.
— Квакнуть бы тебе по башке!.. Чуточку. Жди. Я сейчас.
Вскоре Сергей вернулся с раздутым мешком. Саша попробовал поднять.
— Тяже-е-елый! А что там? Золото?
— Голова!.. Не золото, а хлеб. Пошли.
— А откуда столько хлеба?
— В магазине купил. Шагай молча.
Не доходя до изолятора, они перебежали дорогу и через соседский сад вошли в свой двор.
— Сережа, а ты… украл его, да?
— Нет. Я законно взял. По накладной.
— По какой?
— Вот привязался. Что я, жулик, по-твоему, да?
— Нет. А страшно это, Сережа… Почему так много?
— Ну слушай. А то ты до утра не отстанешь. Завхоз дал бумажку, накладную, чтобы мы получили хлеб для изолятора. Я пошел. А пекарь, грек такой вредный, знаешь, не дал мне. А это незаконно. И есть нам всем нечего. Вот я и взял сам четыре буханки. А им оставил накладную. Все законно. Понял?
— Ох понял, Сережа! — и Саша в избытке чувств ткнулся ему носом в шею.
— Ну-ну! Без объятий. Не люблю этого. Не девчонка…
У калитки раздался шорох. Сергей раскрыл большой складной нож, взял в левую руку фонарик и стал подкрадываться к калитке.
— Стой! Кто идет?!
Яркий свет электрофонаря выхватил из темноты скорченную фигуру.
— Руки вверх! Стрелять буду!
— Это я! Я!
Сергей и так уже видел, что это вернулся Витька.
— Что дрожишь? Зачем пришел?
— Страшно… Там волки ходят по лагерю. И шакалы воют… Еле убежал… Всю дорогу гнались…
— Страшно?!! А?..
— Не гони его… ему страшно… — Теплая рука Саши коснулась Сережкиной.
— Небось все запасы сожрал?
— Не ел я! Ни крошечки… и не спал… Кто-то все ходит, рычит… воет. Я все принес… бери. — И Витька ткнул в темноте Сережку рюкзаком в живот…
— Ладно… — голос Сережки смягчился. — Мне-то ничего не надо. Это девочкам… им же трудно… Саша, иди ложись с ним на нашей койке… Ну?! Опять спорить будешь? Я тоже сейчас лягу.
Сергей отворил окно. Мирно посапывали девочки. Он влез, открыл дверь и впустил Сашу с Виктором. Принес охапку сена со двора. Снова заложил дверь палкой. Расстелил сено у двери и лег, не раздеваясь, положив под голову рюкзак, а рядом — раскрытый складной нож и тонкую самшитовую палку.
Только сейчас он понял, как устал за этот день. Глаза закрылись сами. Сразу навалился сон. Засыпая, думал: «Встать надо на заре. Я обещал им хороший завтрак…»
Сергей проснулся на рассвете. Тихонько открыл двери. Побежал к ручью. Умылся до пояса студеной водой. Положил на пенек свой голубой блокнот и начал писать:
И командир принялся за выполнение первого пункта плана. Через два двора от изолятора жила старая армянка Ануш. Сергей не раз приходил к ней за фруктами, поэтому знал ее хорошо.
— Доброе утро, тетушка Ануш.
— Здравствуй, Сережа. Кому доброе, а мне, старой, недоброе. И тебе тоже… Машина не приехала?
— Нет, тетушка Ануш. А вам плохо, потому что кушать нечего?
— Ох, Сережа! Что кушать? Яблук есть. Груша есть. Алыча. Слива. А где хлеб? Что кушать будешь?
— Тетушка Ануш, а вы не продали своих пеструшек?
— Зачем продала? Кому продала? Худые курочки. Яйцо нет. Кормить чем? Сами кушать ищут..
— Тетушка Ануш, а знаете что? Продайте мне одну.
— Зачем деньги, сынок? Что деньги? Пыль…
— А я на хлеб куплю. Променяю. Я вам кило хлеба, а вы мне курочку, а?
— Зачем тебе пеструшка? — удивилась Ануш. — Что делать будешь?
— Суп сварим. Мне моих кормить надо. Чтоб сил набрались на дорогу. Четыре девочки. Слабые они…
— Хороший малчик. Умный малчик. Как мой Карпуша. О других думает.
Она заплакала. То ли от жалости к внуку, уехавшему с отцом в город, то ли ей стало жалко девочек из изолятора. Сережа не понял. Ануш вытерла слезы, улыбнулась и сказала:
— Сама сварю…
Через час, когда ребят разбудил горн и они высыпали во двор, их глазам представилась такая картина. Под большой треногой ярко пылал костер. С треноги свисала цепь с крюком, на котором висел большой медный котел. У костра на обрубке сидела тетушка Ануш и большой деревянной ложкой помешивала что-то в котле. А это «что-то» распространяло такой чудесный запах, что у всех слюнки потекли. Сергей, улыбаясь, скомандовал:
— Умываться быстро к ручью! Зарядка на сегодня отменяется. Дел много. После умыванья — завтрак. Потом поговорим.
Ели все вместе прямо под раскидистыми ветвями старой яблони. На чисто выскобленном столе, на аккуратных кусочках белой бумаги перед каждым лежала его порция хлеба. Стол накрывала Майя. Не пожалела, вырвала из блокнота для рисования белые листочки, так похожие на накрахмаленные салфетки. Посреди стола на большом деревянном блюде горой лежали румяные яблоки и груши, а рядом в эмалированной миске — крепкие красные помидоры, подарок тетушки Ануш.
Ложки так и мелькали. Ануш то и дело отрывалась от еды, чтобы подлить в миску то тому, то другому. Она сама принесла спрятанные «на черный день» фасоль и пшено. И суп вышел на славу. После ели помидоры, затем — яблоки и пили чай. Витька так налег на еду, что Сергею пришлось остановить его:
— Хватит, а то лопнешь.
Девочки помыли посуду. Сергей, не вдаваясь в подробности, рассказал о хлебе. А когда от имени всех поблагодарил Ануш и отдал ей целую буханку хлеба, тетушка Ануш расплакалась. Лицо ее улыбалось, а из глаз сами собой катились слезы. Ей же отдали две пачки соли, несколько коробок спичек, лампу- семилинейку и старые часы-ходики — все, что удалось найти в опустевших комнатах изолятора.
Остальной хлеб разделили поровну на семь частей. Сергей распределил, кому что нести. Выбросили из
