Длинный и острый, как у птицы. Ноги у него тонкие, а живот — гора. И одет странно. Поверх рубашки большущий засаленный пиджак с подвернутыми рукавами. Полы пиджака висели ниже колен и оттопыривались, как колокол. Зато на животе пиджак еле сходился и был перепоясан тонким кавказским ремешком с серебряными бляшками.
Рыжий предостерегающе поднял руку. Все остановились, бросили лестницы, попрятались за стволы. Впереди, где деревья расступились, видна зеленая полянка с тремя высокими соснами посредине. Под соснами сидела девчонка, а около нее паслась рыжая коза.
— Эй! Ты что тут делаешь? — крикнул Рыжий, направляясь к ней.
Девчонка не ответила, даже не обернулась.
— Ты что, глухая?
Девчонка молчала. Валька Гак, а за ним еще трое ребят подошли сбоку и стали разглядывать пастушку. На ней длинная коричневая юбка. Такая же, в белых и черных цветочках, кофта. Грязные исцарапанные ноги. Старенький черный платок завязан так, что видны только глаза. Она наконец увидела их и вскочила. С грязного, наверно, давно не мытого лица недоверчиво и угрюмо смотрели темные испуганные глаза.
— Что ж ты молчишь?
— М-м-м-а… у-у-уг-у, — промычала пастушка, показывая на рот.
— Да она немая, ребята.
— Постой, постой. Где я ее видел? — сказал Валька Гак, напрягая память. — Вот никак не могу вспомнить…
Сердце Лауры заколотилось часто-часто. «Вот сейчас этот противный рыжий узнает ее, и все пропало. Никто не будет знать, где «синие» спрятали знамя?! Я же обещала… Нет!» — решила Лаура и сама перешла в наступление. Она выпучила глаза, перекосила рот и замахала перед самым лицом Вальки Гака руками, изукрашенными по методу Арки грязными потеками всех оттенков.
Валька отшатнулся от замарашки. «Еще в глаза лезет, — неприязненно подумал он. — Идиотка какая-то…»
— Фу ты, кавалер, нашел свою невесту, — съязвил Ванька Жмуркин. — Ты долго еще будешь ее разглядывать?
Белое в крупных веснушках лицо Вальки залилось румянцем:
— Ну ты, заткнись! — пальцы его сжались в здоровенные кулаки.
Жмуркин попятился от Рыжего и налетел на пастушку:
— Чего ты здесь крутишься?! Места мало пасти? А ну проваливай!
Но девчонка не обращала на него никакого внимания. Жмуркин разозлился. Подбежал к козе и ударил ее палкой. Коза заорала и кинулась в кусты, волоча веревку. Пастушка, мыча, побежала за ней.
— Вот так надо! Раз-два — и в дамки! — гордо произнес Ванька.
— Хватит болтать. Начинай! — приказал Гак.
Ребята связали лестницы, подтащили к сосне. Жмуркин задрал голову:
— Ого! А сосенка-то метров на тридцать будет!
— Только бы лестницы хватило. Ну, раз-два, взя-ли-ись!
Царапая по стволу, лестница поднималась все выше, пока не вытянулась во весь рост, прильнув к сосне, доставая верхней перекладиной до нижнего сука с облетевшей от времени корой.
Жмуркин проворно снял пояс, расстегнул пиджак.
— Ну, крутись, катушка! — пошутили ребята, сматывая с Жмуркина широкую и толстую полосу свернутого вдвое тяжелого бархатного знамени. Потом знамя скрутили в рулон, перевязали веревкой и закинули Ваньке за спину. Моментально похудевший Жмуркин снял тапочки и проворно полез по лестнице.
— Привяжи хорошенько! А то ветром сорвет, — крикнул Гак.
— Молчи уж… советчик… — донеслось сверху.
ИГРАЕТ СОЛНЦЕ
Сережка, Арка и Боб выскользнули из лагеря, когда все вокруг еще спало. Чуть начало светлеть на востоке. Туман стлался по дороге, обволакивал все вокруг белесой кисеей. Спать им пришлось не больше пяти чесов. После вчерашних приключений болели мышцы рук, ног, спины. Голова тяжелая. Ужасно хотелось спать.
Пришли к ручью. Сергей первым скинул с себя рубашку и, вздрагивая всем телом от каждого всплеска, умылся до пояса. Вытерлись одним жестким, как наждачная бумага, Сережкиным холщовым полотенцем. Вразнобой, каждый свое, сделали несколько упражнений, чтобы разогреться. И только тогда проснулись по-настоящему.
— Ну, братцы, в путь, — коротко приказал Сергей. — Нам нужно быть раньше их. Боб, возьми рюкзак с маскосетями…
Шли, прижимаясь к обочине дороги, к кустам. Открытые места перебегали по одному. У подножия горы Сестра перебрались через «линию фронта» — овраг Пологий. Тут уже начинались владения «синих». Противника еще нигде не видно. Вступили в лес.
Островками и в одиночку стоят молодые и взрослые дубы, стройные краснокорые сосны, развесистые дикие яблони и груши, полоски кустов кизила, непролазные чащобы ежевики… Перебегали от ствола к стволу, готовые в любую минуту затаиться, исчезнуть. Пройдя метров триста от развалин бойни, забрались в кусты. Проползли, плотно прижимаясь к мокрой от росы траве, под ветками и оказались на крохотной полянке. Теперь осталось только набраться терпения и ждать…
Солнечный луч коснулся верхушки одинокой гледичии, спустился ниже. Большие прошлогодние коричневые стручки дерева, смоченные росой, блестели, как лакированные. А отдельные капли сверкали разноцветными искрами.
— Красота! — шепнул Сережка Бобу. — Как бриллианты.
— Да-а, вот у нас в Белоруссии летом…
— Что-то долго нет, — шипел Арка в другое ухо. — Не вляпалась?
— Потерпи. Скоро…
Боб и Арка еще что-то шептали, но Сергей уже не слышал их. Он только улыбался и смотрел, не отрываясь, на лучи солнца, играющие в каплях росы. И видел уже не лес в летнем убранстве, не раскидистую гледичию. В воображении вставал зимний заснеженный город в первое утро этого нового года…
Сергей проснулся, когда за окном было еще совсем темно. Но спать больше нельзя. Это он точно знал. А вот почему? Быстро и бесшумно одеваясь, чтобы не разбудить отца, который только что, в новогоднюю ночь, вернулся из командировки, Сергей вспоминал: куда ему нужно так рано? Что-то важное. Самое важное… Самое нужное… И вдруг, точно во всплеске молнии, всплыло в сознании это великое слово — ХЛЕБ!.. Нужно бежать к магазину и занять очередь за хлебом.
Оставив отцу записку, Сергей вышел на заснеженную январскую улицу. Да, уже январскую. Сегодня первый день нового года. Ветра не было. Морозец небольшой: чуть слышно поскрипывает под валенками снег. Улицы тихие. Вдоль дороги редкая цепочка чуть тлеющих, уставших светить к утру фонарей. Пять часов.
Сергей надеялся, что будет одним из первых. Но когда подошел к магазину, увидел большую толпу. Пометавшись из стороны в сторону, нашел хвост очереди и усатого знакомого дядьку, вагоновожатого, следившего за порядком. Когда усатый сказал, какой у Сергея номер в очереди, тот ахнул. 2232!
— Так это ж и до вечера не достоишься!
— Достоишься, сынок! Мы вот, как посветлеет, пересчитаем. Сразу втрое уменьшится. Тут, я вижу, спекулянтов затесалось порядком. По три-пять номеров захватили.