— Есть на кухне будешь, или сюда принести? — спросила заботливая Лейлико.
— На кухне, на кухне.
А Дмитрий — это Инкин отец. У него недавно умерла жена, Инкина мама. Теперь они живут вдвоем. Если он поедет, значит, и Инка с ним… С тех пор, как они остались одни, Инка с нами даже в кино не ходит, все с отцом. А как же музыкальная школа (и учитель музыки, если верить Алине)? Все придётся бросить?!
— Тамада! — сказала я. — Эх, Тамада!
Но он даже глаз не открыл.
— У, жирнюга! — Я спихнула его с тахты и пошла на кухню.
— Па, — я прислонилась к дверному косяку, всетаки опора, — па, поедем в деревню.
— Наша девочка помешалась на деревне, — сказала Лейлико.
— Если ты в семье младшая, то веди себя как младшая, — сурово отрезал Хаджаратович.
— Цыпленок уток учит плавать! — улыбнулась Лейлико. — Садись лучше, Тамрико, ешь.
— Па, поедем, — повторила я.
— Иди занимайся своими делами или садись ешь, — мягче сказал Хаджаратович. Наверно, «па» проняло его.
— Папа, — начала я опять.
— Зануда! — сказала Лейлико.
— Отстань, Тамара, не твоего ума дело.
— Ты жалкий обманщик!
Я поняла, что подумала это вслух, когда на миг оглохла от пощечины, которую мне отвесил Хаджаратович.
— Подумаешь! — сказала я, опомнившись, и попыталась улыбнуться.
— Что ты, что ты, дорогой, — повисла на его руке Лейлико. — Не волнуйся, прошу тебя! Глупая она ещё, ничего не понимает.
— Ты видишь? Нет, ты видишь, кто вырос в нашем доме? Как она с отцом разговаривает! Я, я виноват, распустил совсем!
Лейлико увела его в другую комнату, отодвинув меня плечом от косяка.
— Что ж, Тамада, прощай! — сказала я. Он стал тереться о мои ноги с подобострастным мяуканьем.
Мясо учуял на столе! Я схватила портфель и выскочила на улицу. Подумав, вернулась к дому и села на ступеньки. Может, Хаджаратович будет искать меня, выйдет, и мы с ним опять поговорим, на этот раз совсем по-другому.
Я ждала долго, почти до самых сумерек, потом встала и пошла к Инке.
— Что с тобой? — испугалась она, верно, под глазом был синяк.
— Ничего! — сказала я. — А папа твой дома?
— Дома, да ты заходи.
— Нет, Инка, лучше принеси мне темные очки и дядю Дмитрия позови.
Инка молча ушла. Она такая: знает, когда можно спросить, а когда нет. Сначала Инка вынесла очки, потом уж позвала отца.
— Что, Тамрико, не заходишь?
— Я спешу, дядя Дмитрий, — сказала я, — только хочу сказать…
— Зайди в дом, все и расскажешь.
— Нет, нет, я здесь… Хаджаратович — ну отец мой — обманщик, а вовсе не больной. Не верьте ему.
— Подожди, Тамрико, не горячись, — начал было дядя Дмитрий. Но я его перебила:
— Пожалуйста, ничего не говорите, не надо. А Хаджаратович и вас обманул и всех всегда обманывал и обманывает… До свидания! — попрощалась я и ушла, но тут вспомнила, что денег у меня ни копейки. И вернулась.
Дядя Дмитрий и Инка ещё стояли «а лестничной площадке. Заметив меня, Инка сбежала по ступенькам.
— Оставайся у нас, — сказала она.
Но я только мотнула головой. Боялась, что если заговорю, то разревусь. И молча стала стаскивать с руки золотые часы. Неделю тому назад их мне подарила папина родня ко дню рождения. «Бедной сиротке!» — сказала при этом тетка. Это они назло Лейлико. Получается, вроде бы из-за нее я «сиротка». А часы красивые. Очень. Таких у меня никогда ещё не было.
— Вот, — сказала я дяде Дмитрию. — Часы. Мне деньги нужны, к маме поехать. Двадцать рублей.
Он посмотрел, мне показалось, недовольно и молча ушел.
— Ну зачем ты так? — обиделась Инка. — Часы…
Дядя Дмитрий принес двадцать рублей.
— Среди людей живем, доченька! — сказал он.
— А часы оставь себе.
— Я пришлю сразу же, как приеду.
И вдруг он погладил меня по голове. Я вырвалась, и побежала, и всю дорогу до вокзала ревела.
Ничего не могла поделать.
В поезде напротив меня сел какой-то подвыпивший дядя.
— Девушка, — сказал он, — снимите очки. Уже нет солнечного явления.
Мне стало смешно. Какой он глупый! И не знает, что это самое солнечное явление только начинается. А очки можно снять через несколько дней — синяка уже не будет.
Алексей ЧУПРОВ
ЗИМА — ЛЕТО
VII
После ужина по субботам в огромном физкультурном зале показывали кинокартины.
Сметанин воспользовался тем, что связисты батальона проходили обычно в зал без строя, по одному. Выйдя из столовой, Сергей откололся от остальных. Вначале желания его были неопределенны, он пошёл в казарму и сел было писать в Москву.
«Здравствуй, Леха! — написал он. — А жизнь здесь пошла…» — на этом Сергей остановился, он не мог четко сформулировать, какая именно началась жизнь, но чувствовал, что жизнь стала иной. Месяц назад он писал: «…наверное, я похож на гладиатора, который не выступает на арене, а лишь дожидается своего часа…». Сравнение было куда лихое: Сергей тайно надеялся, что Алеша встретит Лену и покажет письмо ей.
Сегодня сравнения в голову не приходили. Сметанин отложил почти чистый лист бумаги. Он сидел в пустой казарме, на коричневом табурете у своей синей тумбочки, перед его глазами были ровные ряды аккуратно заправленных коек. Одиночество постепенно охватывало его. Сергей боялся этого чувства.
«Пойду в библиотеку!»— решил он внезапно.
Мысль о том, что совсем рядом, в библиотеке, сидит сейчас милая голубоглазая женщина, которую, стоит только выйти из казармы и пробежать сотню метров, можно увидеть, — мысль эта сделала его на мгновение счастливым.
Не раздумывая, Сергей вытащил из тумбочки недочитанного Плутарха и побежал на улицу.
