Сергунин. Эдик тоже собирался вернуться в замок, но перед этим попросил Илью зайти к Сергею и сказать ему, что он остается в России.
— Выдай ему зарплату и выходное пособие, чтобы не нуждался, больше он с нами не работает, он уволен, — сказал Эдик, не вдаваясь в подробности. Когда Илья сообщил об этом Сергею, тот только равнодушно кивнул.
Оказавшись снова вместе на Дансинг-Хилл, Эдик и Алина практически не виделись друг с другом. Она целыми днями пропадала на яхте, где влюбившиеся в нее Хэммонд и команда готовы были выполнить любой ее каприз. Эдик дня три почти не выходил из комнаты, и только Дарби, пополнявший его запасы спиртного и периодически составлявший ему компанию, знал, что Царь запил. Лишь на следующий день после возвращения Эдик допустил к себе посетителя, кардинала Казароли.
Одиозное заявление Царя поставило Ватикан в тупик. С одной стороны, Папа был жив, и выборы другого Папы неправомочны. С другой стороны, в случае отказа коллегии кардиналов от выборов, жизнь Папы ставилась под угрозу. Царь Мира уже доказал, что может убивать или что гибнут люди, смерти которых он хочет. И при этом он не мог быть напрямую обвинен в убийстве. Что же касается требования о замене Папы «Мамой» — поначалу оно больше всего потрясло католиков, но потом на передний план выступило отчаянное положение, в котором оказался нынешний Папа Римский. Один из кардиналов, Джакомо Казароли, попросил Царя об аудиенции. Эдик согласился уделить ему полчаса, заранее предупредив о том, что об отмене решения не может быть и речи. Джакомо Казароли все же решил увидеться с человеком, всколыхнувшим весь мир.
Ему приходилось встречаться с тиранами, людоедами, миллиардерами, проститутками, смертниками, убийцами, мошенниками, святыми, сумасшедшими. Но все же Эдик его озадачил.
Джакомо Казароли пришел со своим переводчиком, чтобы говорить по-итальянски, хотя владел и английским. Ему показалось, что он, говоря на родном языке, сможет быть более убедительным. Войдя, он чуть поклонился, поздоровался, не называя титулов и не прибегая к обращениям. Так же поздоровался с ним Эдик.
— Садитесь, — пригласил он гостей за маленький столик. — Я вас слушаю. Только, во избежание лишних слов, могу сказать, что решение о замене Папы Римского женщиной непреложно и не подлежит обсуждению.
— Мы бы не стали возражать против вашего требования, учитывая, что жизнь понтифика находится под угрозой, — сказал Казароли, поняв, что длительные прелюдии и психологические подготовки здесь не пройдут. — Однако новый Папа Римский избирается после смерти прежнего, таковы правила.
— Вы хотите дождаться его смерти, — удивленно спросил Эдик, — только во имя соблюдения правил?
— Мы ни в коем случае не хотим его смерти, — возразил кардинал. — Просто мы готовы выполнить ваше требование, но хотели бы, чтобы эта замена произошла естественным путем. То есть нынешний Папа мог бы оставаться главой нашей Церкви до своей кончины, а после этого на выборах конклав готов был бы рассмотреть ваши требования.
— Вы плохо меня поняли, кардинал, — сказал Эдик, усмехнувшись. — Папы Римского больше нет, он уже низложен силами более могущественными, чем вся ваша Церковь. Исходите из этого факта. Вам придется выбрать сейчас, но если вы не выполните мои требования, то человек, который был Папой Римским, умрет. Вот и все.
— Это очень жесткая позиция, — начал Казароли, но Эдик прервал его:
— Я не трогал Папу Римского ни словом, ни намеком. Ему не надо было лезть не в свои дела. Он оказался бестактным, беспардонным человеком. Да он и раньше лез во все дыры, но я его не критиковал. Если я ему не нравлюсь, то это его личное дело. Но если он заявляет об этом публично и пытается восстановить против меня людей, то я не собираюсь сносить это. Он должен был крепко подумать, прежде чем изрекать свою проповедь, направленную против меня и моих близких. Так что он сам виноват, и он наказан. Жизнь его сохранится, если вы этого хотите. Но поста своего он уже лишился. Вы, конечно, можете оскорбиться и ждать, пока он умрет в своей машине. А потом обвинить во всем меня. Это ваше дело. Но вам все равно придется выбрать другого Папу, и если он не будет соответствовать моим требованиям, то его постигнет та же участь. Поймите, я отношусь к вашей Церкви с уважением и ничего против нее не имею, но глава этой Церкви оскорбил меня. Не Церковь виновата, а то, что этот человек оказался невоздержан на язык, а значит, он и не достоин высокого сана.
Казароли понял, что решения своего Царь не отменит и убеждать его бесполезно. Как ни странно, выслушивая «энциклику» Царя в адрес Папы, изложенную в неслыханных тонах и выражениях, кардинал вдруг подумал, что в чем-то он согласен с этим человеком: почему они, то есть Ватикан, присвоили себе право осуждать человека, не принадлежащего к их Церкви? До сих пор это право как-то не оспаривалось и не подвергалось сомнению, но вот вам и прецедент… И в чем-то Власов прав, если отнестись к нему не с позиции своей должности и своей миссии, а просто как человек к человеку. Джакомо Казароли умел ставить себя на место собеседника, даже если тот был закоренелым преступником. Власова он не мог отнести к таковым, хотя при его участии были убиты люди, нарушена стабильность мира, поколеблено благочестие, нанесен тяжкий, унизительный удар Церкви. Почему же я ему сочувствую в глубине души? — спросил себя Казароли. И не смог ответить на этот вопрос.
— Вижу, ваше решение непреложно. Вы ставите нас в безвыходное положение. Я постараюсь убедить кардиналов выполнить ваши требования. Я не считаю вас стопроцентно неправым в этом конфликте, — тихо закончил Казароли, и даже переводчик с удивлением посмотрел на него.
— Спасибо, что вы попытались понять меня, кардинал, — сказал Эдик просто. — Мало кто пытался это сделать.
— Скажите мне, почему именно женщину вы хотите видеть на этом посту? Это противоречит нашим канонам…
— Боюсь, что вам придется их пересмотреть, кардинал. Это непреложное требование. Да и вообще, знаете, красота отпирает двери, перед которыми бессильны любые ключи. Я поклоняюсь красоте, и если Папа Римский бросил мне вызов и проиграл, он должен заплатить за это частичным отступлением от канонов, отступлением, которое только и способно как-то примирить меня с вашей религией. Вы ведь не хотите, чтобы я посвятил себя борьбе с ней?
— Вы вызываете на себя гнев довольно могущественных сил, — сказал Казароли. — Бросая вызов всему миру, вряд ли можно долго и спокойно жить в нем.
— Да. Вы правы, — сказал Эдик.
Кардинал поднялся, снова чуть поклонился, прощаясь, и пошел к выходу.
— Послушайте, кардинал Казароли! — вдруг окликнул его Эдик. — Я не знаю, можно ли вам пить. Хотите выпить со мной вина?
Казароли выслушал перевод и после секундного колебания вернулся к столу. Эдик улыбнулся, наполнил сам два бокала прекрасным анжуйским вином и протянул один кардиналу.
— Вы позволите называть вас просто Джакомо? А меня вы можете называть просто Эдуард.
— Хорошо.
— Я знаю, вам неприятно все, что я говорил. Поймите, Джакомо, это игра. Я сыграю и уйду, мне недолго осталось.
Вы все вернете на круги своя, как говорится. Это для вас эпизод, не более. Были ведь у вас и хуже моменты.
Кардинал чуть заметно кивнул и посмотрел в глаза Власову. Может быть, и игра, подумал он, но столько тоски и отчаяния я не видел и во взглядах приговоренных к смерти.
— Я грешник, язычник, наверно, но когда я сгину, вы за меня помолитесь, Джакомо. У меня душа есть, она настоящая, зримая, я ее видел даже — понимаете, я переходил в другое тело, а она оставалась, душа. Может, это не совсем то, что вы имели в виду. Но вы все равно помолитесь за то, чтобы она успокоилась, не блуждала в ночи среди звезд. Это так тоскливо, Джакомо, поверьте мне.
Он не был пьян, хотя слова его походили на пьяный бред.
— Когда я сгину, вернете своего Папу на трон, нет проблем. Мне на это наплевать. Но вы помолитесь за меня, ладно?
