Верещагин догоняет Наташу и пристраивается рядом.
Они опять вместе, они все идут и идут по солнечному пляжу, а небо синее-синее, а море зеленое- зеленое, и взрослые, разомлевшие на покрывалах, почти не присматривают за своими детишками, барахтающимися на мелководье. Разве может приключиться что-то плохое таким светлым, таким замечательным, таким погожим днем?
Может, наверное, все-таки может. Небо-то не просто синее, а с фиолетовым отливом, и оттенок у моря точь-в-точь, как на полотне Айвазовского «Девятый вал». Шторма пока не предвидится, но какая-то необъяснимая тревога витает в воздухе. Не нужно было выбираться на прогулку сегодня, запоздало понимает Верещагин.
Мимо проходят два рослых парня в вызывающе-тесных синтетических плавках, едва не лопающихся под напором вздыбленных членов. Их мускулистые волосатые ноги вздымают песчаные смерчи, шоколадного цвета торсы призывно лоснятся, белоснежные зубы оскалены в похабных улыбках.
Ничего удивительного, учитывая, что Наташе вздумалось идти голышом, как будто она возомнила себя маленькой девочкой. Хорошо бы набросить на нее полотенце, но оно осталось далеко позади, на диком пляже, и тогда, стремясь оградить Наташу от нескромных взглядов, Верещагин принимается подыгрывать ей. Все в порядке, товарищи. Не обращайте внимания. Мы просто строим замок из песка. Большущий замок у самой кромки моря, чтобы набегающие волны заполняли ров, делая его неприступным.
Выплескиваясь, море оставляет на песке шевелящиеся валы мух, тут же пожираемых крысами, воронами и чайками. На волнах качаются дохлые рыбы.
Тут воняет, пойдем отсюда, капризничает Наташа, но Верещагин упрямо продолжает начатое, поскольку волны с каждой секундой усиливаются, грозя смыть грандиозное сооружение с зубчатыми стенами и башнями. Когда замок превращается в оплывшую груду мокрого песка, он в ярости топчет руины ногами, а окружающие ехидно посмеиваются, наблюдая за ним. Постепенно зевак становится все меньше, словно их потянуло полюбоваться каким-то еще более забавным зрелищем. Проследив за ними, вопящий от отчаяния Верещагин врезается в собравшуюся у воды толпу и видит Наташу, распростертую на зеркальном песке. Один из шоколадных парней притворяется, что делает ей искусственное дыхание, а второй уже получил свое и, похабно кривляясь, стоит в сторонке. Разумеется, это египтянин.
– Ты ведь знал, что этим закончится, – цедит он сквозь ухмылку. – Сам ее отпустил.
– Сам, – подтверждает Наташа, задыхаясь под навалившимся на нее телом. – Сам виноват, сам, сам.
– Заткнись, тварь! – орет Верещагин.
– Простите?
– Не прощ…
Сообразив, что голос прозвучал наяву, а не во сне, Верещагин резко поднял голову и, едва не свалившись со стула, захлопал глазами.
Напротив сидел, казалось, материализовавшийся ниоткуда Павел Корягич по прозвищу Креветко. Он числился на объекте «Сура» специалистом по программному обеспечению, но допуска первой степени не имел и занимался в основном обслуживанием локальной компьютерной сети. Выглядело это несколько странным, ибо свою первую программу парень написал еще в восьмом классе и до переезда в Россию работал ведущим программистом Министерства обороны Украины. Славу среди собратьев по разуму Корягич снискал после того, как взломал коды операционных систем «Виндоуз» и «Линокс», тщательно зашифрованные разработчиками «Майкрософта».
Голова? Еще какая! Но какие мысли в ней бродят, какие планы вынашиваются?
Верещагин неоднократно уведомлял руководство о том, что не доверяет Корягичу. Учитывая бурный роман украинских генералов с НАТО, подозрения были более чем основательны. Недели две назад Верещагину попалась статья о военных системах США, приспособленных к работе на базе «Виндоуз». Добрая половина американских авианосцев, бомбардировщиков, вертолетов и локаторов управлялась командами, поступающими из ярких «окошек», знакомых каждому владельцу компьютера. А раскопки электронных залежей Интернета выявили, что во время совместных военных учений Украины и НАТО использовались аналогичные программы. Кто адаптировал их, как не спецы по «виндовским» кодам? Например, тот же Корягич-Креветко, поприветствовавший Верещагина в своей обычной развязной манере:
– Я тебе не «медвед», – привычно рассердился Верещагин, отлично зная, что на Корягича это не подействует.
Самоуверенный и нахальный тип, который не признает ни авторитетов, ни субординации. Пытаешься его урезонить, а он либо безмятежно ухмыляется, либо несет какую-то профессиональную белиберду, от которой уши вянут. Однажды Верещагин стал свидетелем, как Корягич проорал замдиректора: «В Бобруйск, животное», – а когда тот схватился за сердце и побагровел, словно от удушья, безмятежно пояснил, что, мол, это всего-навсего добрая шутка, известная каждому нормальному программеру. Верещагину вовсе не хотелось становиться объектом подобных сомнительных шуток. Но сегодня, как выяснилось, Корягич был настроен на серьезный лад.
– Не медвед так не медвед, – согласился он, наваливаясь на стол грудью.
Запах его приторного одеколона ударил Верещагину в нос.
– Ко мне есть какие-то вопросы? – спросил он.
– У матросов нет вопросов, у кадетов нет ответов, – прозвучало в ответ.
– Слушай, мне не до праздной болтовни. Если пришел по делу, то выкладывай. А если позубоскалить явился, то поищи другого слушателя. Я очень занят.
– Видели мы, чем ты занят, – хохотнул Корягич, но тут же сделался крайне озабоченным. – У нас проблемы.
По глубокому убеждению Верещагина, ходячей проблемой «Суры» являлся не кто иной, как визитер, однако эту мысль он попридержал. Несмотря на многочисленные сигналы о ненадежности Корягича, руководство и кураторы из спецслужб почему-то не принимали к нему никаких мер. Более того, в начале недели у Верещагина состоялась конфиденциальная беседа с офицером внешней разведки, который настоятельно попросил держать свои сомнения при себе. «Обеспечение секретности предоставьте нам, – сказал офицер, – а сами спокойно занимайтесь своим делом. Поверьте, мы тоже специалисты в своей области. Корягич проверен и перепроверен. И мы считаем, что он приносит ощутимую пользу».
«И неощутимый вред», – не удержался от колкости Верещагин.
«Там видно будет, – невозмутимо произнес офицер. – Одним словом, прошу вас ничем не выдавать свою неприязнь к Корягичу. И если вдруг случится так, что он обратится к вам с необычной просьбой или предложением, то вам не следует возражать, Виталий Валентинович. Это не рекомендация. Это приказ».
«Я не обязан подчиняться вашим приказам!»
«Хорошо. Считайте это жесткой установкой».
«Насколько жесткой?»
«Настолько, что любые отступления будут расцениваться как государственная измена».
Уязвленный такой необъяснимой симпатией к другу украинцев и американцев, Верещагин преисполнился ядовитой желчи.
«Шаг влево, шаг вправо, – сказал он, – приравнивается к попытке к бегству и карается расстрелом?»
«Нет, – коротко мотнул головой офицер разведки. – Расстрел вам не грозит, поскольку на смертную казнь наложен мораторий. Но сроки пожизненного заключения пока что никто не отменял. Зато может быть отменен указ о присвоении вам госпремии. Который, кстати, уже подписан».
«Ох уж эти агенты спецслужб! – буркнул Верещагин. – Как ловко вы сюда премию приплели. Горькую пилюлю решили подсластить?»
«Наоборот, – расщедрился на полуулыбку офицер. – Поперчил конфету».
Странное все же чувство юмора у этих разведчиков. И в любимчиках у них ходят люди странные. «Хотя, – подумал Верещагин, – офицер разведки не стал опровергать подозрения в адрес Корягича, а всего лишь порекомендовал держать их при себе. Сплошные тайны мадридского
