– Смотри сюда. – Корягич извлек из кармана маленькую вещицу, напоминающую то ли брелок, то ли какую-то деталь. – Это флэшка, стоит она две тысячи рублей. На одной такой флэшке умещается два гига инфры.
– Два гигабайта информации? – уточнил Верещагин.
– Угу. А наши исходники тянут на сотню гигов. Вот и считай. – Корягич встал. – А лучше денежки считай. Километраж, литраж, командировочные, суточные. Снеговик в бухгалтерию позвонил, так что снабдят без зависаний и перезагрузок. А через полчасика ко мне загляни на третий уровень. Передачку заберешь.
Он пошел к выходу – высокий, массивный, но по-бабьи округлый, с чересчур выпуклым задом. И еще этот идиотский хвост, телепающийся между лопаток. Наткнувшись взглядом на эту неопрятную волосяную метелку, Верещагин не сдержался.
– Как думаешь, американцы дорого бы заплатили за наши чудо-флэшки? – спросил он у Корягича.
Тот не просто обернулся. Его словно невидимая сила вокруг оси крутанула. За эти доли секунды у него успела вспотеть верхняя губа и побелеть кончик носа.
– Даже не думай, – быстро произнес он. – Выбрось это из головы.
– Почему? – прикинулся дурачком Верещагин.
– Американцы не такие долболобы, чтобы шило в мешке покупать, – отрезал Корягич. – У них месяц на проверку уйдет, а у тебя этого месяца нет, понял?
Он нервничал. Он так нервничал, что был близок к истерике. Боялся, что его обойдут на финишной прямой?
– Понял, – сказал Верещагин. – Только…
– Ну? – поторопил его Корягич.
– Не шило.
– Что?
– Не шило в мешке покупают, а кота. С шилом другая, брат, история.
– Какая история? – насторожился Корягич.
– Его в мешке не утаишь, – сказал Верещагин, ясности взгляда которого позавидовал бы сам бравый солдат Швейк. – Но зато его можно сменять на мыло.
– Шило, мыло… – Корягич с досадой хлопнул себя по лбу. – Совсем ты меня перенапряг, чуть не забыл… Труба есть?
Настал черед Верещагина удивляться и осторожничать.
– Какая труба?
– Телефонная. Трубка. Мобила, проще говоря.
– Нет. Мобильным телефоном пока не обзавелся.
Признаваться в этом становилось все труднее и труднее. Все вокруг пользовались мобильной связью – старые и малые, богатые и бедные, мужчины и женщины. Рассуждали со знанием дела о преимуществах пакетов, меняли рингтоны, демонстрировали друг другу видеоролики и фотографии, обменивались посланиями, подзаряжались и разряжались, находились то за пределами досягаемости, то выходили на связь. Порой Верещагину представлялось, что он безнадежно отстал от жизни, устарел как драповое пальто, чугунный утюг или ламповый телевизор. Порой он внушал себе, что просто слишком умен и независим, чтобы поддаваться всеобщему помешательству. Как бы то ни было, мобильником он не обзавелся. И всякий раз, когда приходилось объяснять, почему, он страдал от комплекса неполноценности. Приходилось скрывать свои истинные чувства. Вот и сейчас, отвечая на вопрос Корягича, Верещагин скорчил пренебрежительную мину. Мол, да, он не обзавелся мобильником, но не по причине несостоятельности, а из принципа.
Корягич кивнул. «Так я и думал», – читалось на его лице.
– Держи, – сказал он, протягивая на ладони телефон, плоский и коричневый, как плитка шоколада.
– Мы не друзья детства, чтобы принимать такие дорогие подарки, – замкнулся Верещагин.
– Друзья мне без надобности и это не подарок, – заявил Корягич. – Телефон даю во временное пользование.
– Зачем?
– Чтобы позванивать тебе, пока ты будешь в дороге. Мало ли что.
Верещагин вспомнил рентгеновский взгляд разведчика, проинструктировавшего его на предмет общения с Корягичем, и взял мобильник. Он был теплый и влажный от соприкосновения с чужими потными пальцами.
– Юзать умеешь? – деловито осведомился Корягич.
– В смысле пользоваться? – догадался Верещагин.
– Угу.
– Умею.
– Тогда порядок. Жду с прощальным визитом.
Корягич ушел. Дождавшись, пока стихнут его шаги, Верещагин достал блокнот, отыскал номер сына и набрал его, посапывая от усердия. Степка ответил не сразу. Вероятно, гадал, что за незнакомый абонент на связи. Услышав голос отца, он не стал скрывать разочарования. А предложение прокатиться в Москву не вызвало у него ни малейшего энтузиазма.
– Не-а, – решительно произнес Степка. – Чего я не видал в твоей Москве. Я лучше здесь, на свежем воздухе. Лес, травка, солнышко – красотища…
В последней фразе прозвучали мечтательные нотки. Дивясь такой неожиданной любви сына к природе, Верещагин сказал, что через часок заедет домой с продуктами и наставлениями. Степка восторга не проявил, однако чувствовалось, что он безмерно счастлив от перспективы самостоятельной жизни.
Вздохнув, Верещагин отправился в бухгалтерию. На душе скребли кошки. Множество диких кошек с острыми когтями.
Глава девятнадцатая
Одного проводника звали Джафаром, второго Мухаммедом (очень редкое для здешних краев имя, носимое всего лишь каждым вторым египтянином). Оба знали пару десятков английских слов, но предпочитали отчего-то общаться с путешественниками по-английски, хотя Галатей неоднократно предлагал им перейти на родную речь.
Перед началом поездки Джафар продемонстрировал план местности с треугольничками пирамид и квадратиками гробниц. Пальмами были обозначены стоянки. Существо, принятое Наташей за кошку, оказалось сфинксом.
– Биг трип, миддл трип, шорт трип, – предложил проводник на выбор.
Наташа выбрала короткий маршрут, оказавшийся пятикилометровым.
Ее коня вел под уздцы Мухаммед. Свободной рукой он периодически делал широкие жесты, предлагая полюбоваться достопримечательностями Гизы:
– Лук. Бест вью. Биг хистори.
Наташа покорно смотрела в указанном направлении и тряслась в седле, спрашивая себя, успеет ли конский пот разъесть кожу на ее ногах или что-то останется. Воздух Сахары был густой, плотный, его приходилось рассекать, как горячую воду. Позади тянулся шлейф многовековой пыли. Пахло лошадьми и верблюжьим навозом, повсюду валялся мусор, то и дело раздавались хлопки разогретых пластиковых бутылок. На зубах хрустел песок.
Сплевывая, Галатей смотрел на приближающиеся пирамиды и никак не мог избавиться от ощущения, что его запихнули в какой-то старый научно-популярный фильм с плохим звуком и чересчур контрастным изображением. Пирамиды не внушали ему благоговения. Исполинские муравейники, окруженные копошащимися букашками. Фотографироваться на их фоне не хотелось. Все равно что просовывать голову в отверстие на холсте, превращаясь в джигита с саблей. Банально и пошло, как леонардовская Джоконда, намозолившая глаза десяткам поколений.
Пирамиды охранялись полицейскими с автоматами, хотя все, что можно было здесь похитить, давно похитили. Билеты позволяли осмотреть все три пирамиды, и путешественники это последовательно проделали. Попасть внутрь можно было только в самую маленькую пирамиду Хефрена, но тут Наташа
