твои прежние отчеты…
Она не сказала 'твои письма ко мне', но Евгений был уверен, что их она тоже использовала. Впрочем, какое это имеет значение?
— Так вот, — продолжала Сара, — я могу с полной уверенностью сказать, что эти, — она показала рукой, — письма были написаны обдуманно, более того, очень рассудочно. Сочетание слов, смысловые оттенки, пунктуация характерны для тебя, я бы даже сказала, что слишком характерны. Для отчаянного зова о помощи очень странно смотрится столь изящная пропорция осторожности и патетики. Я посчитала: твой средний стиль обладает гораздо большей энтропией, чем тот, что имеется в письмах. Ты отнюдь не плохо соображал, когда составлял их! — Она посмотрела Евгению в глаза: — Так что все эти слова насчет отчаяния… это сплошное вранье или, будем говорить мягко, преувеличение. Ты был в нормальном состоянии, ты все прекрасно оценивал — и значит не мог не понимать, что за твоей женой будут следить! Так зачем же ты велел ей отправить письма?
'Вот оно! — мелькнула мысль. — Нельзя долго казаться глупее, чем ты есть… Но как теперь вести себя?'
— Не думаешь же ты, — почти искренне возмутился Евгений, — что я нарочно подставил собственную жену?!
— Не ее, — терпеливо пояснила Сара, — а только письма. Ясно же было, что никто ее не тронет — зачем лишняя обуза? — только изымут конверты, и все. Но после этого будут уверены, что пресекли твою попытку дать знать о себе, успокоятся и потеряют бдительность. Так?
Евгению стало очень неуютно: Сара умудрилась «вычислить» его маневр, просто анализируя текст письма. Он такого не умел и на такое не рассчитывал! Но что же теперь делать? Не рассказывать же правду?
— Ну, — спросила Сара, — от чего же отвлекала внимание твоя жена? Что ты еще задумал?
'Проанализируй письма еще раз, — хотелось сказать Евгению, — и определи это сама… если сможешь!'
Но грубости были неуместны. Следовало быстро сообразить, чего произойти не может ни при каких условиях, и именно это объявить своим предполагаемым планом. Может быть, что-нибудь с участием Юли? Ведь ей строго-настрого запрещено уезжать от родителей, и вряд ли она нарушит этот запрет. А поскольку за ней все равно следят, то лишней опасности она на себя не навлечет…
— Юля, — медленно сказал Евгений, — должна будет сообщить о нашем аресте Олегу…
— Каким образом? — быстро перебила Сара.
— Привезти мое письмо. Я хотел было, чтобы она просто позвонила, но потом подумал, что Олег может не поверить…
Евгений осекся, встретившись взглядом с Сарой. Что такое? Что еще она могла заподозрить?
Сара демонстративно вздохнула и сказала со странной смесью насмешки и досады:
— Великолепный образчик джентльменства! Чтобы вот так хладнокровно подвергнуть любимую жену опасности быть схваченной… Ну, выбирай сам, что тебе больше нравится: ты мне очередной раз соврал, или ты действительно такой эгоист?
Евгений запоздало сообразил, что выставил себя порядочной сволочью. Но ничего не поделаешь, надо продолжать…
— Вообще-то я рассчитывал, что после отвлекающего маневра слежка ослабнет, — виновато начал он. — Во всяком случае, другого выхода у меня все равно не было…
— Когда она должна это сделать? — устало спросила Сара.
— Ну-у, — протянул Евгений, — определенно мы с ней не договаривались. Примерно через две-три недели, если я не появляюсь. Я думал, что за это время можно либо найти компромисс с… ну, в общем, с вами… либо окончательно потерять надежду на мирное разрешение ситуации.
Сара, казалось, сомневалась: слова Евгения звучали логично… но интуиция не позволяла ей поверить до конца. Как он мог так рисковать собственной женой? И если даже допустить, что у него действительно не было другого выхода — почему он не рассказал обо всем сразу? Тем более, по его же собственным словам, он беспокоится за Юлю…
Но Сара не стала спрашивать его об этом: очевидный ответ — 'времени оставалось еще много, я успел бы рассказать' — с равным успехом мог быть и правдивым, и нет…
На следующее утро, попытавшись выйти, Евгений обнаружил, что дверь снова заперта. Он подергал ее так и эдак, еще надеясь, что это просто недоразумение — но напрасно. В досаде он рванул ее изо всех сил… Но тут же понял, что если он снова изолирован, то и наблюдение за ним восстановлено. Хорошо же он будет смотреться, кидаясь на дверь, как дурной баран!
Евгений быстро отошел от двери, стараясь не показать наблюдателям своего огорчения. Он постоял немного у окна, глядя на сад, по которому прогуливался еще вчера вечером, потом вернулся к кровати, лег, не раздеваясь, поверх одеяла и погрузился в невеселые размышления.
Конечно, в самом факте столь быстрого лишения предоставленной свободы не было ничего удивительного. Евгений хорошо понимал, как озадачена и разозлена сейчас Сара — для нее непривычно допускать ошибки! Ведь она была совершенно уверена, что добилась от Евгения согласия на сотрудничество, что вся ситуация разрешится быстро и спокойно. А теперь она станет предельно осторожной, будет тщательно проверять каждое его слово…
Время тянулось медленно, делать ничего не хотелось… да и какой смысл, если нет никаких шансов вновь завоевать доверие? Теперь надежда только на второй комплект писем — и на помощь друзей! Другого выхода нет и быть не может…
…Больше всего Евгений опасался допроса под наркотиком. Он был уверен, что в одурманенном состоянии не сможет противостоять настойчивым расспросам и неминуемо выдаст управление случайностями! И даже Тонечку если логика допроса будет достаточно многосвязной…
А ведь вполне возможно, что бывшие коллеги выберут именно такой вариант недобровольного сотрудничества! Но что он может сделать в этой ситуации? Правда, перед вводом наркотика обязательно нужен подробный медосмотр — до сих пор ничего подобного не было. Значит, минимум день в запасе… но к медосмотру могут приступить в любой момент!
Словно отвечая на его мысли, в комнате неожиданно появился охранник.
— Пойдемте! — прозвучал короткий приказ. — С вами хотят побеседовать.
— Кто? — вяло спросил Евгений, поднимаясь. — Сара?
Охранник не ответил, но молчание его было достаточно многозначительным… и внезапно Евгений понял, с кем именно ему предстоит беседа! Ну конечно: шефу больше нет смысла ждать, пока его бывший подчиненный осознает свои ошибки и вернется в лоно родной службы. Теперь он будет сам задавать вопросы…
В полном молчании и под бдительным взглядом охранника Евгений прошествовал по пустому коридору до двери с табличкой «220». Охранник толкнул дверь, пропуская пленника вперед — и, несмотря на угнетенное состояние, Евгений с любопытством огляделся.
Возможно, комната и была когда-то лабораторией — но сейчас ее явно использовали в качестве склада или, вернее сказать, свалки, стаскивая сюда 'на время' все, что становилось лишним в других помещениях. И теперь с приборными стойками причудливо соседствовала конторская мебель, а шкафы и стеллажи были забиты самой разнообразной аппаратурой. На всем этом почти первозданном хаосе лежал толстый слой пыли.
Свободным оставался только небольшой пятачок у самой двери. Здесь, резко контрастируя с обстановкой, стояли два кресла — одно напротив другого. Сопровождающий указал Евгению на одно из них, коротко приказал 'ждите!' и вышел.
Евгений покорно уселся. Похоже было, что Гуминский хочет побеседовать с ним наедине. Неужели речь снова пойдет о старом ультиматуме?.. Скорее всего — иначе зачем такие тайны! Одно только хорошо: если шеф намерен и дальше избегать свидетелей, можно не бояться допроса под наркотиком. Ведь без Сары или медиков ему с этим не справиться…
…Гуминский возник в дверях неожиданно. Плотно прикрыл за собой дверь, поздоровался коротко, шагнул к креслу, не спеша уселся, устраиваясь поудобнее. Евгению неожиданно стало смешно: происходящее напоминало спектакль, причем довольно бездарный — что еще за пародия на задушевную
